Эксперты связывают назначение Примакова с радикальными изменениями в российской внешней политике, пишет автор. По его мнению, все это время Россия проигрывала Западу в применении «мягкой силы». Однако, несмотря на снижение доверия к американской модели, Россия все еще не может преуспеть в этой области.

Pоссия успешно заявила о себе, продемонстрировав способность навязывать свою повестку дня с помощью военной мощи, однако участие России в грузинском (2008 год) и украинском кризисах (с 2014 года до настоящего времени) и в войне в Сирии (с 2015 года до настоящего времени) выявило серьезные проблемы в области применения «мягкой силы». Причина — отсутствие у российского руководства четкого видения, которое определяло бы рычаги этой силы, а также долгосрочного подхода, позволяющего избежать вовлечения России в дорогостоящие военные авантюры.

Соседи России стали опасаться возможности использования русских меньшинств в качестве инструмента для вмешательства в их дела, а потому ввели против нее санкции в попытке добиться ее международной изоляции. Хотя за последние годы в целях улучшения имиджа страны были выделены миллиарды долларов, гигантская медиа-машина так и не смогла разрушить давние стереотипы о России, возникшие еще в начале 1990-х годов.

То, как Кремль действовал в отношении кризисов на Украине и в Грузии, продемонстрировало катастрофическую неспособность государства эффективно применять инструменты «мягкой силы» ввиду противоречий в российском видении. В основе последнего лежит использование экономики в качестве средства принуждения и давления, а не привлечения, и применение жесткой силы, когда можно ограничиться угрозами. Все это стало причиной разрыва с упомянутыми выше странами, в то время как остальные государства бывшего Советского Союза опасаются, что Москва прибегнет к своей огромной мощи, чтобы навязать свои интересы, а это предотвращение расширения НАТО к ее границам и уменьшение западного влияния на Кавказе, в Центральной Азии и Восточной Европе.

В обоих случаях мы наблюдаем противоречивую концепцию «мягкой силы», которая переплетается с экономическими, энергетическими войнами и даже прямым военным вмешательством, согласно известной русской поговорке «боится — значит, уважает», хотя можно было бы использовать военную силу исключительно для устрашения, экономическое оружие, русские меньшинства и СМИ, что позволило бы избежать военных столкновений.

В последние месяцы Россия стремилась использовать пандемию коронавируса для улучшения своего имиджа: она направила военные и медицинские команды в Италию, Сербию и другие страны, помощь в Соединенные Штаты и предоставила некоторым государствам Центральной Азии средства тестирования и медицинское оборудование.

Несмотря на своевременный интерес Кремля к применению «мягкой силы» в отношении стран бывшего Советского Союза, особенно после серии цветных революций на Украине, в Грузии и Киргизии, результаты работы на этом направлении не были удовлетворительными. В 2008 году Владимир Путин указом президента учредил «Россотрудничество» (федеральный орган, обеспечивающий отношения с членами Содружества Независимых Государств, гражданами, проживающими за рубежом, а также развивающий международное гуманитарное сотрудничество) с целью гуманитарной работы в различных странах мира и создания имиджа России, который бы отражал ее современные реалии. Главная слабость этого органа заключается в том, что его деятельность в основном сосредоточена на поддержке идеи «русского мира», сети малых и больших сообществ, мыслящих и говорящих на русском языке. Эти сообщества сформировались еще в прошлом столетии в результате революций, мировых войн и других исторических событий.

Данный вопрос вызвал неприятие большинства стран бывшего Советского Союза из-за опасений, что в дальнейшем русские меньшинства будут использованы в качестве предлога для вмешательства, а работа ведомства с этническими группами, составляющими большинство этих стран, будет иметь ограниченный характер.

Федеральный орган «Россотрудничество» курирует большое количество российских культурных и научных центров за рубежом. Согласно официальному веб-сайту ведомства, он имеет 97 представительств в 80 странах мира, управляет 73 российскими культурными и научными центрами в 62 странах, а также работает над продвижением российской модели образования за рубежом и научных достижений государства. Кроме того, он занимается отбором иностранных студентов для обучения в России и уделяет особое внимание работе примерно с полумиллионом выпускников российских и других высших учебных заведений на постсоветском пространстве.

В конце прошлого месяца Путин назначил депутата Государственной думы, журналиста Евгения Примакова (внук известного политика и арабиста Евгения Примакова, занимавшего пост премьер-министра) руководителем «Россотрудничества», что, как надеются эксперты, будет способствовать усилению российского культурного влияния в мире. С другой стороны, эксперты связывают назначение Примакова с радикальными изменениями в российской внешней политике. По их мнению, вероятно, руководство перестало ожидать быстрых результатов от «мягкой силы» и, что самое важное, воспринимать ее как рычаг для достижения геополитических целей и обеспечения интересов в области безопасности путем объединения военных и невоенных средств, игнорируя фактор привлекательности.

С усилением культурного присутствия Китая и европейских стран в Центральной Азии Россия почувствовала опасность утраты своего влияния в этом жизненно важном регионе. Как следствие, она открыла школы русского языка для подготовки местных студентов к обучению в российских университетах. Согласно последним статистическим данным, около 130 тысяч студентов из этих стран продолжают свое высшее образование в России. При этом 60 тысяч человек обучаются за счет российского правительства с предоставлением жилья и ежемесячной стипендии. В общей сложности в настоящее время в российских вузах обучается более 272 тысячи иностранных студентов.

Россия и страны региона имеют общую многовековую культуру, которая не ограничивается советским опытом. Помимо схожего менталитета, важную роль в построении прочных отношений, в частности с Украиной, Белорусией и Молдавией, играет религиозный фактор. Однако несмотря на то, что Кремль использовал Православную церковь во внутриполитических целях и для усиления влияния в постсоветских странах и на Балканах, украинский кризис стал причиной самого глубокого раскола в церкви за тысячу лет — отделения Украинской православной церкви от РПЦ.

Помимо ошибочного понимания роли «мягкой силы», стремления к быстрым результатам и акцента на русскоязычном населении, нужно признать, что Россия не способна разработать новые инструменты влияния на граждан зарубежных стран. Например, многие западные государства и организации поддерживают усилия местных сообществ по борьбе с такими болезнями, как СПИД или диабет, финансируют деятельность по защите окружающей среды, способствуют распространению информации о домашнем насилии и организуют семинары и конференции по общественным, экономическим и даже политическим вопросам, имеющим большое значение для местных граждан. Все это формирует благоприятное для западных стран общественное мнение. Также Европейский Союз и Соединенные Штаты тратят большие суммы денег на продвижение западных ценностей и модели развития обществ и равных возможностей в них, что стимулирует миграцию научных и экономических элит. Западные страны привлекают многих студентов для оплачиваемой учебы в своих передовых университетах, и число желающих лечиться в престижных больницах на Западе всегда высоко. На практике инвестирование средств в наращивание «мягкой силы» позволяет им добиться симпатии со стороны широких слоев населения и элит, что среди прочего позволяет получить экономическую выгоду в долгосрочной перспективе.

С другой стороны, российская сторона организует культурные мероприятия (часто они носят формальный характер для последующего представления отчета руководству), например, по случаю годовщины дня рождения Александра Пушкина или Федора Достоевского, религиозных праздников вроде Пасхи и Рождества, и национальных — Дня Победы и Дня России. Кроме того, российские культурные центры организовывают курсы по изучению русского языка и распространяют российскую литературу. Что же касается эффективности всего вышеперечисленного, то она остается ограниченной. Альтернатива — это обсуждение проблем местных сообществ и возможности использовать российский опыт для их решения, однако, очевидно, российские бюрократы трусливее своих западных коллег, и их парализует одна мысль о том, что они могут сделать то, что запрещено властями и стать причиной их неудовольствия. Поэтому российские учреждения стремятся работать только с государственными органами и редко сотрудничают с гражданскими институтами.

Несмотря на снижение уровня доверия к американской модели по всему миру, Россия все еще не может преуспеть в этой области из-за большого числа различных факторов. Так, русская культура разделяется в основном элитами, а знание русского языка по сравнению с английским ограничивается научной сферой по сравнению с английским. Кроме того, русская литература уже десятилетиями бесплодна, уровень подготовки в российских учебных заведениях несравним с западными университетами, а бюджеты на научные исследования крайне скромны. Что касается российского кинематографа, то он не выпускает столь привлекательного продукта, как, например, Голливуд. В целом, поскольку российское общество продолжает искать свою идентичность после распада Советского Союза, экономика нестабильна, а местные власти по-прежнему притесняют либералов, ограничивают свободу граждан, являясь приверженцами традиционных ценностей, российская модель не привлекательна для большинства молодежи, за исключением ультраправых в западных странах и горстки левых радикалов.

Благодаря усилению роли России на Ближнем Востоке после военного вмешательства в Сирию, участию в ливийском кризисе и попыткам создать новые альянсы в период утраты доверия к Соединенным Штатам, российские академические круги увидели благоприятную возможность для Москвы добиться еще больших успехов на мировой арене путем применения не только военных, но и политико-экономических шагов, а также демонстрации своей «мягкой силы».

Так, по словам Максима Сучкова, доцента кафедры прикладного анализа международных проблем МГИМО, Россия начала подготовку к превращению из «сильного игрока» в «сильного спонсора», сумев укрепить свой имидж верного союзника. В статье, опубликованной на веб-сайте Российского совета по международным делам, Сучков поясняет, что Россия не может конкурировать с американской пропагандой наравне, но у нее есть неплохие шансы улучшить свой имидж перед широкими слоями населения Ближнего Востока и правящими элитами, недовольными американской политикой. Он обращает внимание на роль российских медиа-платформ, работающих на многих иностранных языках и передающих достоверную информацию о России и ее внешнеполитической роли непосредственно арабской аудитории, которая раньше полагалась на западные СМИ. Существует мнение, что успех российской «мягкой силы» на Ближнем Востоке, основанной как на прагматизме, так и консерватизме, маловероятен, однако другие российские эксперты подчеркивают, что в этом регионе эффективны оба подхода. По словам Сучкова, Москва должна разработать новую модель отношений с ближневосточными государствами, которая бы отличалась от западной и китайской. Он отметил: «Несколько активных лет России на Ближнем Востоке, возможно, позволяют сегодня емко сформулировать такую идею: „делайте вместе с нами — и останетесь собой". Эта идея отражает принцип невмешательства во внутренние дела ближневосточных государств с одной стороны, и ориентацию на сотрудничество — с другой; без посягательств на традиции, ценности, культуру и политические системы этих стран».

Безусловно, идеи Сучкова имеют право на жизнь и учитывают опыт сотрудничества между странами, но и выдвигают на первый план ряд закономерных вопросов: кто будет объектом этого сотрудничества — народы, восставшие против своих режимов в надежде на перемены, или тоталитарные режимы, стремящиеся удержать власть? Какова гарантия, что местные элиты не решат использовать отношения с Россией в качестве рычага давления на американцев, что позволит им продолжать подавлять свой народ, как было в эпоху холодной войны? Каковы особенности взаимодействия экономик рантье, конкурирующих друг с другом в области нефти и газа, а также за привлечение западных инвестиций? Возможно, самый важный вопрос звучит следующим образом: действительно ли население России и арабских стран желает оставаться в нынешнем положении с их уровнем бедности, господством авторитарных элит и священнослужителей? 

Очевидно, что россияне и арабы нуждаются во внутренней перестройке государства и общества на современных демократических основах. Их сбалансированные отношения будут способствовать взаимообогащению и прогрессу народов без слепого подражания друг другу, которое практиковали левые элиты в советское время, как в известном анекдоте об арабских коммунистах во время дождя в Москве. Другими словами, хотя «мягкая сила» должна опираться на серьезный материальный и человеческий потенциал, ей также нужна гибкость и креативность. В разгар холодной войны медвежонок Миша сумел разрушить стереотип о жестокости русского медведя, превратив его в символ дружбы на Олимпийских играх в Москве в 1980 году. За последние четыре десятилетия российский военный арсенал увеличился и обогатился ракетами, которые в несколько раз превышают скорость звука, однако страна не смогла добиться того, чтобы новые поколения полюбили русскую и советскую литературу. Сегодня, являясь страной производства почти всех видов оружия, Россия снова стала вновь восприниматься через призму жесткой силы.

Le Monde (Франция): момент истины для Путина на Ближнем Востоке

Путин с трудом пытается превратить беспрецедентное военное участие в Сирии и Ливии в устойчивые политические достижения и даже в стабилизационную динамику. Связав судьбу своей ближневосточной политики с Асадом, Путин якобы попал в ловушку обманчивого сирийского статус-кво, считает автор.

В сентябре 2015 года Владимир Путин произнес во многом историческую речь на Генеральной ассамблее ООН. Он выступил в защиту суверенитета государств, существующих режимов и их сохранения любой ценой, в том числе против воли народов. Он карикатурно представил восстания против диктаторов как «террористические» происки, с которыми нужно безжалостно разобраться. Некоторое время спустя российская армия напрямую поддержала Асада, предотвратила его свержение и позволила ему постепенно взять в руки главные оплоты оппозиции. Такое агрессивное восстановление диктаторского статус-кво позволило Путину заручиться расположением всех ближневосточных автократов, в том числе и тех, у кого имеются тесные связи с США. Как бы то ни было, через почти пять лет после «великого возвращения» России в регион она продолжает создавать помехи, вместо того чтобы продвигать настоящий державный проект.

Тупик в Сирии

Россия — первый и главный получатель выгоды от отступления американцев с Ближнего Востока, которое велось методично при Обаме и сумбурно при Трампе. Путин смог в результате с меньшими усилиями представить себя как альтернативу порядку, который десятилетиями утверждался в Вашингтоне. Тем не менее быстро выяснилось, что Россия оказалась не в силах перестроить регион на новых «постамериканских» основах и лишь следовала проверенной (чтобы не сказать отжившей свое) политике: применение военной силы против любых форм противодействия стало самоцелью в Сирии, поскольку все успехи режима Асада (они были связаны с решающей поддержкой российской авиации) записывались на счет Кремля. Корреспондент «Монд» в Москве прекрасно описал это «неразрешимое уравнение»: «Без Москвы Асад проиграл, без Асада Москва потеряна».

Связав судьбу своей ближневосточной политики с Асадом, Путин попал в ловушку обманчивого сирийского статус-кво. После победы в войне в Сирии он оказался не в силах выиграть мир или даже поставить собственные условия, поскольку отказ Асада принять хоть какие-то уступки ведет к продолжению конфликта и усилению протестов, в том числе среди алавитского меньшинства, к которому принадлежит сам сирийский деспот. Российский проконсул в Сирии в результате вынужден стараться снять эту напряженность вместо того, чтобы заниматься настоящей динамикой выхода из кризиса и политического переходного процесса в Дамаске. Это препятствие на самом верху одновременно блокирует возвращение миллионов беженцев, восстановление разрушенной страны и мобилизацию международных кредиторов. Путин же стремится лишь усилить контроль над Сирией Асада, требуя от ООН исключительного надзора режима за любой помощью. «Монд» подчеркивает, что у России «есть почти что право решать жизнь или смерть сирийского населения», хотя она дает всего 0,3% международной помощи. Кроме того, российские силы ведут в Сирии набор наемников, которые должны оказать поддержку российским войскам в Ливии, а затем и заменить их.

Приглашение для Турции

Путин не может или не хочет использовать политику своего военного участия в Сирии для формирования нового политического расклада. Кроме того, военная составляющая этого вмешательства вынудила его мириться с иранскими партнерами и договариваться с Эрдоганом. Неудавшийся путч в Анкаре 15 июля 2016 года стал поворотным моментом в отношениях лидеров двух стран, тем более что президент Турции оценил поддержку российского коллеги на фоне весьма сдержанной реакции НАТО и его государств-членов. Несколько месяцев спустя Эрдоган решил сдать революционный бастион в Алеппо Путину и, следовательно, Асаду. Это стало началом трехстороннего процесса, в котором Москва, Анкара и Тегеран исключили ООН, США и ЕС из сирийского вопроса. Это не стерло противоречия между Путиным и Эрдоганом по Идлибу, где все же держится перемирие с марта этого года. Под влиянием сирийского кризиса в Ливии возникло схожее противостояние между Россией и Турцией, которые задвигают ООН и Запад на задний план. 

Путин мог бы воспользоваться дискредитацией Трампа на Ближнем Востоке для продвижения настоящей политики, которая не была бы зациклена на слепой поддержке контрреволюционных сил. Угроза аннексии Израилем оккупированной части Западного берега реки Иордан могла бы дать Кремлю долгожданную возможность представить себя противовесом для безответственности Америки. Тем не менее у президента России явно нет желания этого делать и даже проекта. Он предпочитает придерживаться исключительно военного регистра, который автоматически ведет к растущему участию Турции, вчера в Сирии, а сегодня в Ливии. Российская эскалация и турецкая игра на повышение — две стороны одной проблемной медали. Поэтому не стоит рассчитывать на нейтрализацию одной с помощью содействия другой. От России ждали миротворческих усилий на Ближнем Востоке, но по факту она только разжигает войну.

Для Путина настал момент истины в регионе, если он не хочет, чтобы его недостаток политической дальновидности подорвал «великое возвращение» его страны.