|
Разные: Hospodářské noviny (Чехия): глобализация сменяется глобальной борьбой за ресурсы. Энергетический кризис — только начало
|
Глобализация мира способствовала экономическому росту, но вместе с тем создала массу проблематичных зависимостей. Любая зависимость — это слабость, которой при удобном случае можно воспользоваться. Нынешний энергетический кризис является началом борьбы за ресурсы, а энергоносители в этой войне станут потенциальным экономическим оружием, пишет автор.
Мир, в котором лидировала держава открытая для торговли, позволял процветание за счет экономически очень выгодной концентрации производства, свободных перевозок и эффективной замены ресурсов. Но коронавирусный кризис негативно сказался на эффективности цепочек поставщиков. Теперь они рвутся на всей протяженности и с трудом справляются с шоком. Но нельзя винить одну только пандемию. Проблема на самом деле шире и так просто никуда не денется.
Мощный подъем Китая, растущие амбиции России, попытки Европы снизить энергетическую зависимость, ослабление американской гегемонии — все это заставляет мыслить не только коммерческими, но и стратегическими категориями. Глобализация мира способствовала экономическому росту, но вместе с тем создала массу излишних и проблематичных зависимостей.
О том, что дешевые чипы — потенциальная проблема, мы узнали только тогда, когда всплыла наша зависимость от нескольких азиатских заводов. Китайская зависимость от зарубежного спроса превратилась в зависимость Запада от китайской продукции. Европа борется с зависимостью от российского газа и нефти, а также от поставок металла из Китая. Тот, в свою очередь, осознал, что без американских патентов его развитая промышленность пока обойтись не может. В общем, найдется множество примеров положения, которое не только пугающе, но и зачастую просто опасно, поскольку любая зависимость — это слабость, которой при удобном случае можно воспользоваться.
Все стороны заинтересованы в торговле, поскольку она выгодна. Но что выгодно с экономической точки зрения, не обязательно стратегически полезно в долгосрочной перспективе. По мере того как соперничество берет верх над сотрудничеством, мы видим в коммерции все больше политики в ущерб экономической эффективности.
Проблемы со стороны предложения, которые мы сейчас наблюдаем, — плодородная почва для национализма на стороне ресурсов. Крепнет желание обеспечивать себя ресурсами локально и не полагаться на других. А поскольку это менее эффективно, мировая экономика будет нести убытки.
Что касается патентов или энергоносителей, то мы ясно видим, что они не только дают относительные преимущества их обладателям, но и способны наносить значительный экономический ущерб. Однако подобных стратегических активов намного больше, и в их число можно включить редкие товары, данные, производственные мощности, технологии, потребительский спрос, контроль над инфраструктурой и так далее. Все это ресурсы, на которые стоит обратить внимание и проверить, от кого же вы зависите. Это, в том числе, еще и потенциальное экономическое оружие, из которого будут «стрелять», по-видимому, чаще, чем мы привыкли до сих пор.
Почему Всемирный банк не справляется со своими функциям
Всемирный банк как алгоритм денежных переводов
ПРОВИДЕНС, РОД-ОСТРОВ – С момента своего основания Всемирный банк эволюционировал, чтобы выполнять три основные функции: предоставление глобальных общественных благ, генерирование ценных данных и проведение независимого анализа, а также передача ресурсов, главным образом на льготных условиях более бедным странам. Подорвав недавно доверие к первым двум пунктам, банку теперь следует сосредоточиться на третьем.
Начнем с глобальных общественных благ. Пандемия COVID-19 предоставила Всемирному банку идеальную возможность сохранить свою репутацию. Однако результаты работы банка – стоявшего в стороне, когда механизм глобального доступа к вакцине COVID-19 (COVAX) развалился и не удалось выделить деньги, которые он обещал на закупку вакцин – оказались провальными как в области здравоохранения, так и в экономическом плане. По крайней мере, на данный момент мы должны умерить наши ожидания в отношении готовности банка предоставлять глобальные общественные блага, особенно перед лицом более сложных проблем, таких как изменение климата.
Теперь рассмотрим данные и анализ. На протяжении многих лет сбор и компиляция данных банком, включая показатели мирового развития, оценки глобальной нищеты и паритета покупательной способности, а также различные опросы, стали одним из основных его вкладов. Но разоблачения в том, что высшее руководство банка манипулировало данными в нескольких выпусках флагманского доклада Doing Business (в частности, для улучшения рейтинга Китая и Саудовской Аравии), рискуют подорвать доверие среди директивных органов и исследователей.
После этих потрясений, спасение банка – или, по крайней мере, его актуальность – будет все больше зависеть от его финансовой функции. Но для этого требуется признать, насколько изменился мир. Во-первых, доля мирового населения, проживающего в странах с низким уровнем дохода, упала с почти 60% в 1990 году до примерно 10% в настоящее время. Быстрый экономический рост в развивающихся странах за последние три десятилетия, особенно в Китае и Индии, постепенно привел к сокращению числа стран с низкими доходами с 48 в 1990 году до 34 в 2019 году. А общая численность населения, проживающего в бедных странах, снизилась с трех миллиардов до чуть более 760 миллионов.
Эти драматические изменения означают, что ответственность за передачу ресурсов богатого мира в целом и Всемирного банка в частности, в настоящее время ограничивается небольшой частью человечества в узком круге стран. Для таких стран, как Китай, Индия, Индонезия или Вьетнам, которые с 1990-х годов перешли в категорию стран со средним уровнем дохода, значимость банка снизилась. Во многом это связано с тем, что, по нашим оценкам, за этот период объем частных кредитов вырос в шесть раз, в результате чего его доля в общем объеме внешнего финансирования этих экономик удвоилась и составила примерно две трети.
Однако доля мирового бедного населения, проживающего в странах с низким уровнем дохода, которая упала с примерно 93% в 1990 году до чуть более 30% в 2010 году, с тех пор быстро выросла до более чем половины, поскольку беднейшие страны отстают от быстро развивающихся рынков. Таким образом, финансовые потребности стран с низким уровнем доходов остаются ключевыми для оказания помощи бедным слоям населения.
Для таких стран, как Эфиопия, Мозамбик, Афганистан и Непал, иностранная помощь в форме грантов по-прежнему составляет около половины валового внешнего финансирования, а займы Всемирного банка составляют еще около 15%. Общий уровень иностранной помощи странам с низким уровнем доходов вырос с примерно 8 миллиардов долларов в год в 1990 году до примерно 30 миллиардов долларов, главным образом за счет резкого увеличения финансирования общественного здравоохранения. Между тем доля банка во внешнем финансировании этих стран остается относительно стабильной.
Неконцессионные финансовые потоки в эти страны по-прежнему невелики. Доступ к частным рынкам все еще мало распространен: общий объем частного финансирования, включая суверенные облигации и коммерческие ссуды, составляет лишь около 10% от притока внешних средств их правительств. Эти правительства все чаще получают ресурсы из Китая – согласно исследованию AidData, в 2010-х годах чуть менее 4 миллиардов долларов в год – но большинство китайских зарубежных проектов приносят выгоду чуть более богатым странам.
Всемирный банк должен строить свое финансирование на двух принципах: странам с низким уровнем доходов необходим больший объем концессионных ресурсов, а их правительства должны проявлять больше свободы воли (“ответственность страны” в вопросах помощи) при выборе политики. Частное финансирование является дорогостоящим и по-прежнему для них недоступно; Китайское кредитование кажется дорогим и сильно привязанным к инфраструктуре; а льготная помощь, по-видимому, связана со здравоохранением. Таким образом, банк может отличиться, предоставляя как концессионное финансирование, так и необусловленную помощь, которая укрепляет авторитет местных директивных органов.
Соответственно, банку следует согласовать свои приоритеты с растущей тенденцией в бедных странах к использованию денежных переводов и универсального базового дохода. В карикатурной версии этой идеи простой алгоритм, основанный на “потребности”, мог бы определить трансферты ресурсов, необходимые для каждой страны в течение определенного периода времени, скажем, 5-10 лет. Такой подход не только перенаправит агентство обратно к правительствам-заемщикам, он также должен стать шагом к упрощению большой и сложной архитектуры международной помощи и сдерживанию неумеренности ее неискоренимой бюрократии.
Продолжающиеся переговоры о пополнении Международной ассоциации развития, подразделения банка, занимающегося льготным кредитованием, дают возможность систематизировать эту идею. Недавние провалы банка не могут служить оправданием для скупости США, Европейского союза и других доноров в отношении МАР. Скорее, они являются поводом для четкого понимания того, что может сделать банк, и для обеспечения того, чтобы он был полностью профинансирован и сосредоточен на своей важнейшей оставшейся функции: на предоставлении денег бедным странам.
Тот факт, что такие институты, как Всемирный банк, теряют свою актуальность, является скорее поводом для радости, чем для сожалений, поскольку это признак того, что более бедные страны меньше нуждаются во внешней помощи. Но утрата актуальности не обязательно означает надвигающееся вымирание. Банк может быть лишь ограниченным поставщиком глобальных общественных благ неохотно говорящий правду власти, но он все еще играет жизненно важную, хотя и сужающуюся, финансовую роль.
Для этого потребуется, чтобы банк стал менее громоздкой бюрократической структурой и в большей степени глобальным алгоритмом денежных переводов. От этого выиграют правительства 2-3 десятков бедных стран и несколько сотен миллионов человек.
