В отличие от дипломатов прошлого новые китайские специалисты применяют более напористые подходы ради защиты интересов и репутации Китая за рубежом. Зачем вообще понадобилось менять подходы, разбирается автор. По его мнению, китайское руководство жаждет добиться уважения.

У китайских дипломатов давно сложилась репутация хорошо подготовленных, бесцветных и осторожных профессионалов, которые упорно стараются выполнить свою миссию, не привлекая при этом излишне негативного внимания. Однако новый корпус более молодых дипломатов решил порвать с устоявшимися дипломатическими нормами ради активного продвижения выгодных Китаю представлений о сovid-19. Это называется дипломатия «боевых волков» — и она бьёт по ним бумерангом.

Накануне кризиса covid-19 министр иностранных дел Китая Ван И дал новые инструкции дипломатическому корпусы страны: применять более напористые подходы ради защиты интересов и репутации Китая за рубежом. Пандемия, чья масштабы могли бы оказаться намного меньше, если бы не ошибки местных властей города Ухань на её первых этапах, предоставила им идеальную возможность воплотить эту директиву в жизнь.

Именно этим китайские дипломаты и занялись. Например, в середине марта вновь назначенный заместитель официального представителя министерства иностранных дел Чжао Лицзянь начал пропагандировать теорию заговора, в которой утверждается, будто новый кронавирус завезли в Ухань, первый эпицентр пандемии, американские военные. 

А в начале апреля посол Китая во Франции опубликовал серию анонимных статей на сайте своего посольства, в которых лживо утверждалось, будто в этой стране престарелых жертв вируса оставляют умирать в одиночестве. Также в апреле, когда Австралия присоединилась к призывам США провести международное расследование происхождения пандемии, китайский посланник в Канберре сразу же пригрозил бойкотами и санкциями.

Однако в отличие от вымышленных агентов спецподразделений из популярного китайского кинобоевика, в честь которых их назвали, китайские дипломатические «боевые волки» не получают никакой награды за свой безрассудный конфронтационный стиль. Их действия не улучшили международный имидж Китая и не успокоили тех, кто винит их страну в пандемии. Наоборот, они подорвали авторитет Китая и привели к отчуждению тех стран, которые он хотел бы привлечь на свою сторону. 

Зачем вообще понадобилось менять подходы? Одна из причин — нынешнее китайское сочетание исторической неуверенности (её корни лежат в так называемом «столетии унижений») и пьянящего высокомерия, вызванного огромным экономическим и геополитическим влиянием страны. Китайское руководство настолько жаждет добиться уважения, которого, по его мнению, заслуживает управляемая им страна, что стало крайне чувствительно к критике и сразу начинает грозить экономическим принуждением, когда какие-то страны смеют бросить ему вызов.

Другая причина — акцент нынешнего режима на политической лояльности. В условиях крайней централизации управления страной под властью председателя Си Цзиньпина китайские дипломаты стали оцениваться в зависимости не от качества выполнения своих профессиональных обязанностей, а от того, насколько преданно и громко они поддерживают партийную линию. Примером этого стало прошлогоднее назначение: Ци Юй, аппаратчик-пропагандист, не имеющий внешнеполитического опыта и образования, стал партийным секретарём министерства иностранных дел, хотя традиционно этот важный пост занимал опытный дипломат.

Когда агрессивное проталкивание пропаганды Коммунистической партии Китая становится вопросом профессионального выживания, дипломаты будут вынуждены этим заниматься, даже если они понимают, что это контрпродуктивно (и, наверное, многие это понимают). И, конечно, они не будут пытаться убедить своих политических хозяев сменить курс. Дипломаты рискуют дорого заплатить за сознательное диссидентство, но при этом им явно не грозит никаких последствий (от критики в официальных СМИ до понижения в должности или увольнения) за деструктивную лояльность. Когда агрессивная пропаганда одобренных КПК взглядов приводит к негативным результатам, возникает, как говорят в партии, проблема с тактикой, а не с «политической линией». Если же наказывать лояльных дипломатов за «тактические ошибки», тогда они с меньшей охотой будут выполнять для КПК грязную работу в будущем.

Вся эта логика устраняет какие-либо стимулы для более умеренных подходов дипломатов и при этом предлагает им удобные оправдания за провалы. Тем самым, она закрепляет плохую политику. Ситуация усугубляется тем, что в Китае нет свободной прессы и политической оппозиции, которые бы подчеркивали провалы этой методики боевых волков. В отличие от западных дипломатов, дипломатам Китая не приходится опасаться высмеивания или критики обществом. Для них важно лишь то, что говорят их боссы, а боссы хотят боевых волков.

Это ошибка. В период, когда репутация Китая пострадала, а отношения страны с США находятся в свободном падении, китайским дипломатам следовало бы сосредоточится на демонстрации отличий китайской внешней политики от политики президента США Дональда Трампа.

Именно Трамп безрассудно распространяет теории заговора и агрессивно отвечает угрозами и санкциями на любые признаки неуважения. Именно Трамп глупо отчуждает друзей и партнёров, а не культивирует взаимовыгодные отношения. И именно воинственная настойчивость Трампа на идее превосходства его страны ослабила её международную репутацию и нанесла вред её интересам.

Руководство Китая должно это лучше понимать.

Foreign Policy (США): у Китая два пути к мировому господству

Перед нами — попытка понять политику Китая, приписывая ему самые мрачные намерения, а именно — стремление к мировому господству. В первой части статьи автор рассматривает вариант имитации Пекином великодержавного пути США — то есть подчинения сначала соседних стран. Автор видит разницу: США справились с дряхлой Испанией, а Китаю придется боксировать с Японией, Индией, да и с самими США тоже.

И многое зависит от того, сумеет ли Вашингтон понять, какую стратегию выбрал Пекин.

При Си Цзиньпине Китай демонстрирует устремления сверхдержавы. Всего несколько лет тому назад многие американские обозреватели еще надеялись, что Китай будет довольствоваться ролью второго плана в либеральном мировом порядке. Ну, может быть, он бросит вызов американскому влиянию в западной части Тихого океана, но не более того. Согласно расхожему мнению, Китай должен был стремиться к усилению своей роли в регионе (и к ослаблению роли США), воздерживаясь при этом от далеко идущих глобальных амбиций. Но сейчас появились явные признаки того, что Китай готовится оспорить мировое лидерство США, и эти признаки присутствуют повсюду.

У Китая есть программа кораблестроения для нужд ВМС, и в ее рамках он в период с 2014 по 2018 годы спустил на воду больше кораблей, чем имеется в составе флотов Германии, Индии, Испании и Британии, вместе взятых. Пекин стремится доминировать в отраслях высоких технологий, от которых в перспективе будет зависеть соотношение экономической и военной мощи. КНР проводит кампанию по установлению своего контроля над важными водными путями вдали от китайского побережья, и у этой страны есть планы по созданию баз и объектов материально-технического обеспечения на большом удалении от своей территории. Кроме того, китайцы систематически отрабатывают методы трансформации экономического влияния в экономическое принуждение во всем Азиатско-Тихоокеанском регионе и за его пределами.

Немаловажное значение имеет то, что если раньше Китай скрывал свои амбиции, то сейчас он демонстрирует их открыто. «Китай вступил в новую эпоху, — объявил Си в 2017 году, — и он должен занять место в центре мировой сцены». Спустя два года Си использовал идею «нового Великого похода», характеризуя его как поход против нового вызова Китаю — ухудшения  отношений между Пекином и Вашингтоном. Даже стратегические потрясения, источником которых стал Китай, наглядно демонстрируют его геополитические устремления. Посмотрите, как правительство Си пытается воспользоваться возникшей из-за его авторитарной скрытности коронавирусной инфекцией для расширения китайского влияния и популяризации китайской модели за рубежом.

Распознать точные намерения и замыслы непрозрачных авторитарных режимов нелегко. А в бескомпромиссных декларациях о враждебных намерениях таится опасность, потому что они могут привести к фатализму и стать самосбывающимися пророчествами. У нас разные мнения о том, возможны ли еще стабильные и конструктивные отношения между США и Китаем. Но нужна определенная степень умышленной слепоты, чтобы не задаться вопросом о том, хочет ли Китай самоутвердиться в мире в качестве ведущей державы, и как он может достичь этой цели. Архитекторы американской стратегии в отношении Китая могут столкнуться с этой проблемой лоб в лоб, и неважно, стремятся они инстинктивно к компромиссу, или у них конфронтационные замыслы.

Если Китай желает стать настоящей сверхдержавой, есть два пути, чтобы добиться этого. Первый путь всячески подчеркивают американские стратеги (в той мере, в какой они признают глобальные амбиции Пекина). Этот путь проходит через родной регион Китая, то есть, через западную часть Тихого океана. Главное здесь — формирование регионального превосходства, которое должно стать трамплином для превращения КНР в мировую державу. Данный путь очень похож на тот, каким в свое время прошли Соединенные Штаты. Второй путь — расширять свое влияние сразу во всем мире, включая Запад. Во втором случае игнорируются исторические законы стратегии и геополитики. Такой подход в меньшей степени направлен на формирование недосягаемой силы в западной части Тихого океана и в большей — на получение преимуществ над американской системой альянсов, а также на обеспечение силового присутствия за счет усиления китайского экономического, дипломатического и политического влияния в глобальных масштабах.

Какому из этих путей Китай должен отдать предпочтение? Это безотлагательный вопрос для пекинских стратегов, которым придется принимать непростые решения о том, на что тратить усилия и каких столкновений избегать в предстоящие годы. Вопрос о том, каким путем пойдет Китай, имеет серьезнейшие последствия для американских стратегов, а в конечном счете, и для всего мира.

Формирующееся расхожее мнение гласит, что Китай для закрепления своего глобального влияния вначале постарается установить региональную гегемонию. Это не значит, что он будет силой оккупировать соседние страны (за возможным исключением Тайваня), как это делал Советский Союз в годы холодной войны. Однако это означает, что Пекин должен стать доминантной силой в западной части Тихого океана до первой цепи островов (которая идет от Японии до Тайваня и далее до Филиппин) и далее. Он должен получить, по сути дела, право вето на решения своих соседей в военных и экономических вопросах. Он должен расколоть американские альянсы в регионе, отталкивая американские силы все дальше от китайских берегов. Если Китай не сможет это сделать, у него никогда не будет надежной региональной базы, чтобы оттуда проецировать силу в общемировом масштабе. Он будет постоянно сталкиваться с проблемами безопасности вдоль своей незащищенной морской периферии. И ему придется тратить свою энергию и военные ресурсы на оборону, а не на наступление. А пока Вашингтон сохраняет сильное военное присутствие вдоль первой гряды островов, региональные державы, начиная с Вьетнама и заканчивая Тайванем и Японией, будут противодействовать усилению Китая, а не приспосабливаться к нему. Попросту говоря, Китай не может быть настоящей мировой державой, пока он окружен американскими военными союзниками и партнерами, базами и прочими форпостами враждебной сверхдержавы.

Почему сценарий "от региона — к миру" кажется американцам вполне правдоподобным? Потому что он очень сильно напоминает их собственный путь к мировому господству. С первых лет существования республики американские руководители понимали, что Вашингтон вряд ли сможет играть заметную роль в мировых делах, если не выйдет на определенный уровень стратегической неуязвимости в Северной Америке и в Западном полушарии в целом. Такая стратегическая логика связала многие составляющие длительной кампании по изгнанию европейских соперников из Западного полушария, начиная с появившейся в 1820-е годы доктрины Монро и кончая ослаблением власти Испании в Карибском море во время войны 1898 года. Та же самая идея лежала в основе усилий США в 20-м веке: не дать европейцам вернуть себе плацдарм в этом регионе. Некоторые из этих усилий были весьма сомнительными в нравственном плане, а некоторые — глубоко проблематичными по своим практическим последствиям. Сюда можно отнести и дополнение Теодора Рузвельта к доктрине Монро, озвученное в 1904 году, и неприкрытую войну администрации Рейгана против Никарагуа, которая в 1980-х годах сблизилась с Кубой и Советским Союзом.

Во времена холодной войны двухпартийная комиссия четко заявила о том, что глобальная мощь Америки неразрывно связана с ее господствующим положением в регионе. «Способность США сохранять приемлемый баланс сил на мировой арене за разумные средства зависит от внутренней безопасности на не сухопутных границах», — заявила эта комиссия. Если Америке придется «противостоять угрозам безопасности вблизи своих границ, она должна будет согласиться на постоянное увеличение бремени военных расходов… и в результате сократить объем своих важных обязательств в других частях мира».

Безусловно, есть немало признаков того, что Китай в какой-то мере перенял эту логику, так как его политика рассчитана на установление регионального господства. Пекин тратит огромные деньги на современные системы ПВО, бесшумные подводные лодки, противокорабельные ракеты и прочие средства ограничения доступа/блокирования зоны, которые необходимы для того, чтобы не подпускать американские корабли и самолеты близко к своим берегам и иметь больше свободы действий в отношениях с соседями. Пекин сконцентрировался на том, чтобы превратить Южно-Китайское и Восточно-Китайское моря в свои озера. Можно себе представить, что причины у него примерно те же, что были у США, когда те выдавливали соперников из Карибского моря.

Китай, подобно США, использует в сочетании стимулы, меры принуждения и политические махинации в попытке ослабить связи Америки с ее военными партнерами и союзниками. Китайские официальные лица выдвинули идею «Азия для азиатов» (на самом деле это лозунг японских милитаристов времен второй мировой войны, приписывая его КНР, автор так стремится сблизить современный Китай с японскими союзниками Гитлера — прим. ред.). И они не очень скрывают свою убежденность в том, что регион должен решать свои дела без вмешательства Соединенных Штатов. Когда Си со своими советниками провозгласил концепцию «новой модели отношений между ведущими государствами», ее основная посылка заключалась в том, что США и Китай могут поладить, если каждая из стран будет оставаться на своей стороне Тихого океана.

И наконец, Народно-освободительная армия Китая не делает тайны из того, что наращивает свои экспедиционные возможности, необходимые для захвата Тайваня. Такие действия мгновенно перевернут с ног на голову баланс сил в регионе и вызовут глубокие сомнения в верности США своим военным обязательствам в западной части Тихого океана. Некоторые аналитики считают, что американо-китайская война в Тайваньском проливе вполне возможна — либо сейчас, либо через несколько лет. Все эти действия свидетельствуют о глубокой обеспокоенности Китая тем, что Америка находится от него в непосредственной близости. И конечно же, все это вполне укладывается в более узкую концепцию регионального господства КНР. Но это также похоже на то, что Пекин пытается копировать путь Америки к мировому господству.

Однако есть основания сомневаться в том, что Китай пойдет именно таким путем, если будет стремиться к статусу мировой сверхдержавы. В международных делах слепое подражание всегда чревато большими бедами и опасностями, если предполагать, что противник все время смотрит на мир точно так же, как и мы, или что он пытается копировать наши действия. Это особенно верно в данном случае, так как Пекину сейчас должно быть предельно ясно, что подчинить себе региональную периферию ему будет намного сложнее, чем Америке.

Соединенные Штаты никогда не воевали в своем полушарии с Японией — а выход за пределы первой цепочки островов означает для Китая вторжение в пределы Японии. Между тем, это серьезная региональная держава, находящаяся в союзе с еще более сильной державой. США также никогда не имели дела с рядом таких мощных противников, как Индия, Вьетнам, Индонезия и многие другие. Между тем, эти страны противостоят Китаю вдоль его сухопутной и морской периферии. США никогда не сталкивались со сверхдержавой, которая видит в них величайший вызов для себя, а не просто надоедливого и слабого соперника, которого надо умиротворять ради получения поддержки в борьбе с более настоятельными угрозами. Попытка добиться регионального господства может привести к тому, что Китай в своем стратегическом соперничестве сконцентрируется на борьбе, в которой Соединенные Штаты обычно превосходят других. Речь идет о высокотехнологичном военном противостоянии. Такое противостояние просто подтолкнет китайских соседей в объятия Вашингтона. Пока усилия Пекина по соблазнению и принуждению приносят частичный успех, так как ему удалось в определенной мере изменить геополитическую ориентацию Филиппин и Таиланда. Но в отношениях с Австралией и Японией усилия Китая дали обратный результат. Короче говоря, на сегодня неясно, сможет ли Пекин успешно пройти этим путем и из региональной державы превратиться в мировую. В связи с этим возникает вопрос: а нет ли у Китая второго пути к глобальному лидерству?

Это вторая статья из нашей парной публикации материала журнала «Форин полиси» о том, как Китай может прийти к мировому господству. Первая статья фантазировала на тему «а что, если Китай начнет подчинять своих соседей». Вторая статья с ужасом рисует альтернативный кошмар — рост мирного влияния КНР в мире. А что, если Китай просто защищается? Автор вынужден признать: китайский путь «становится все шире и привлекательнее по мере того, как США уступают свои позиции и теряют свой престиж». Значит, надо менять что-то в США и прекращать терять престиж. Кто ж вам виноват, если вы за дело его теряете?

Что если Китай не пойдет к региональной гегемонии, чтобы потом обеспечить себе гегемонию глобальную? Что если он будет действовать в обратном порядке? Второй путь скорее поведет Китай на войну против Запада, а не против Востока. Для таких планов Китаю придется создать новый порядок в сфере безопасности и экономики во всей Евразии и в зоне Индийского океана. Этот новый порядок будет работать под руководством Китая, но главное для Китая будет его новое центральное место в международных институтах. При таком подходе Китай будет вынужден признать, что он не сможет вытеснить Соединенные Штаты из Азии, а ВМС США — за пределы первой гряды островов в западной части Тихого океана, по крайней мере, в обозримом будущем. Вместо этого Китай будет уделять все больше внимания формированию мировых экономических правил, технологических стандартов и политических институтов к собственной выгоде и по своим лекалам. 

Основные посылки такого альтернативного подхода будут заключаться в следующем. Экономическая и технологическая мощь в своей основе намного важнее традиционной военной мощи для установления мирового лидерства. Доминирование в своем непосредственном окружении в Восточной Азии вовсе не является для Китая необходимым условием для такого лидерства. Следуя этой логике, Китай будет просто поддерживать военное равновесие в западной части Тихого океана, защищая свою непосредственную периферию и отстаивая свои территориальные притязания посредством доктрины ограничения доступа/блокирования зоны, а также медленно меняя соотношение сил в свою пользу. При этом он будет добиваться мирового господства через другие формы влияния.

И здесь Пекин может действовать по аналогии с США, но с учетом своих особенностей. Американское лидерство в мировом порядке, возникшее после Второй мировой войны и окрепшее после окончания холодной войны, основывалось как минимум на трех важнейших факторах. Во-первых, это способность превращать экономическую мощь в политическое влияние. Во-вторых, это сохранение инновационного превосходства над остальным миром. И в-третьих, это способность влиять на ключевые международные институты и устанавливать важнейшие правила поведения в мире. Пойдя вторым путем, Китай постарается взять на вооружение эти факторы.

Все начнется с расширения его амбиций в рамках инициативы «Один пояс, один путь» в Евразии и в Африке. Создавая и финансируя физическую инфраструктуру, Китай окажется в центре паутины торговых и экономических связей, охватывающих многие континенты. А цифровая составляющая этих усилий под названием «Цифровой Шелковый путь» обеспечит достижение цели, о которой Китай заявил в 2017 году на своем партийном съезде: стать «кибернетической сверхдержавой», используя основополагающие китайские технологии, задавая стандарты в международных организациях и создавая долгосрочные коммерческие преимущества китайским фирмам. (Есть признаки того, что Китай даже выход из самоизоляции после эпидемии коронавируса использует для достижения этих целей, захватывая дополнительную долю рынка в ключевых отраслях, где конкуренты временно бездействуют.) Сочетая агрессивную внешнеэкономическую политику и крупные государственные вложения в инновации, Китай может стать ведущим игроком в сфере важнейших технологий, от искусственного интеллекта и квантовых компьютеров до биотехнологий.

Наращивая посредством таких усилий свою экономическую мощь, Китай будет совершенствовать потенциал превращения этой мощи в геополитическое влияние. Эван Фейгенбаум (Evan Feigenbaum) из Фонда Карнеги отмечает, что Китай обладает самыми разными рычагами воздействия для «обеспечения своих политических и экономических предпочтений». Фейгенбаум делит их на «латентно-пассивные» и «активно-принудительные». По его мнению, Пекин будет и дальше совершенствовать свою стратегию «сочетания и комбинирования», в полной мере задействуя все эти рычаги в стычках с многочисленными странами, начиная с Южной Кореи и Монголии, и кончая Норвегией. Со временем Китай может разработать системный механизм эскалации, чтобы добиваться намеченных результатов.

Соединенные Штаты строили ключевые послевоенные институты по собственному политическому образу и подобию. Точно так же, второй путь приведет Китай к тому, что он начнет вносить изменения в основные политические нормы мирового порядка. Многие исследователи указывают, что Пекин ведет массированное наступление в системе ООН, чтобы защитить свои собственные узко-китайские интересы (скажем, воспрепятствовать принятию Тайваня в ООН, заблокировать критику в адрес Китая). Еще одна важная цель — закрепить иерархию ценностей, в которой национальный суверенитет будет превыше прав человека. Сейчас широкое распространение получила фраза «насильственный контроль», которой обозначаются назойливые попытки КНР влиять на политическую дискуссию в демократических странах, в том числе в Австралии, Венгрии и Замбии. Пекин также быстро наращивает свой дипломатический вес, обойдя Соединенные Штаты по числу дипмиссий за рубежом и настойчиво расширяя свое влияние в сфере международных финансов, в торговых институтах и в вопросах глобального климата. Тарун Чхабра (Tarun Chhabra) из Института Брукингса очень точно подметил, что подход к идеологии у Пекина гибкий, но итоговым результатом такого подхода является расширение авторитарного пространства и ограничение пространства для прозрачности и демократической подотчетности.

Другой ключевой фактор американского лидерства в эпоху после Второй мировой и холодной войн — это, конечно же, прочная и надежная система альянсов. У Пекина таких возможностей меньше. Тем не менее, китайские лидеры уже приступили к созданию сети военных баз далеко за пределами своей территории, начав с Джибути (маленькая страна в Африке — прим. ред.). Чтобы компенсировать собственный дефицит альянсов, Китай проводит политику подрыва и раскола западной структуры альянсов, обхаживая страны Восточной Европы и ослабляя связи между США и их азиатскими союзниками.

Все эти усилия Китай прилагает в момент, когда Соединенные Штаты отказываются от своей традиционной роли гаранта существующего порядка. И это самое важное обстоятельство.

Президент США Дональд Трамп продолжает подчеркивать значимость традиционных связей в сфере обороны и безопасности, которые дают Америке возможность сохранять свое присутствие в Азии. Но он проявляет гораздо меньше интереса к противодействию тем глобальным вызовам, которые бросает Китай. По крайней мере, последовательного и связного интереса у него не наблюдается. Печальным примером такой незаинтересованности стала реакция США на коронавирус. В ней сочетаются неуклюжие попытки напомнить миру, что вирус появился в Китае, неумелые действия по борьбе с эпидемией внутри страны и отсутствие принципиального мирового лидерства, которое всегда было лучшей рекламой американского превосходства. В прошлом мы могли рассчитывать на то, что Соединенные Штаты возглавят международные усилия по координации экономического стимулирования и глобальных мер в сфере здравоохранения. Мы не ожидали, что федеральное правительство потерпит такой провал в борьбе с пандемией и в распространении точной информации о заболевании. Несмотря на все разговоры о соперничестве великих держав, наиболее вероятный сценарий заключается в том, что Китай постепенно заполнит вакуум, возникший с уходом США, а остальной мир начнет приспосабливаться к усиливающейся власти Китая, поскольку никакой перспективной альтернативы у него нет.

Безусловно, добившись мирового превосходства, Китай вряд ли будет мириться с тем, что Соединенные Штаты остаются господствующей силой на его морской периферии. Но не исключено, что стремление к мировому лидерству — это просто способ ослабить позиции США в западной части Тихого океана. Это ведь тоже решение: вместо прямого противостояния сделать Америку несостоятельной в этой части мира за счет усиления китайского экономического и дипломатического влияния. То есть — без военно-политического давления и конфронтации.

Безусловно, на таком пути Китай тоже столкнется с трудностями. У Китая меньше возможностей по обеспечению общемировых выплат на "общественные нужды", чем у США. Во-первых, Китай пока не такая богатая страна, как Америка, а во-вторых, из-за своей авторитарной политической системы Китаю труднее претендовать на компетентное и неантагонистическое лидерство, которым отличаются США. В этом плане пандемия covid-19 имеет двоякий эффект. Неудачное выступление США на ниве борьбы с вирусом, несомненно, усилило сомнения в американской компетентности и надежности. Но в то же время кризис показал, насколько безответственно и отвратительно может поступать Китай, который сначала скрывал факт вспышки, дав коронавирусу распространиться по миру, а затем сочинил нелепую историю о том, что вирус был создан в Америке. Хуже того, Китай  стал продавать дефектные тест-системы странам, которые остро нуждались в настоящей помощи медиков из-за рубежа. Ключевым европейским странам, таким как Германия, надоела хищническая торговая практика Пекина, его попытки доминировать в ключевых отраслях и стремление подавлять свободу слова в демократическом мире и критику по поводу нарушений прав человека в КНР. Продемонстрировав самые темные стороны китайской модели, коронавирусный кризис может также привести к усилению противодействия глобальным амбициям Пекина.

И наконец, существует идеологический барьер на пути Китая к лидерству. Связанная с усилением Китая напряженность — это не просто результат столкновения экономических и геополитических интересов. Она также является отражением более глубокого и естественного недоверия, которое часто влияет на отношения между демократическими странами и сильными авторитарными режимами. Пропасть между политическими ценностями Китая и демократических государств означает, что многие демократии в Европе и за ее пределами ощущают беспокойство в связи с ростом китайского влияния в мировых делах. Но все это отнюдь не помешает попыткам Пекина следовать своим путем. А он становится все шире и привлекательнее по мере того, как Соединенные Штаты уступают свои позиции и теряют свой престиж.

Анализируя «два пути», неизбежно приходится отвечать на вполне очевидный вопрос: что, если Китай выберет оба пути — или ни один из них? На практике в китайской стратегии в настоящее время сочетаются элементы обоих подходов. Сейчас Пекин копит силы и добивается геополитического влияния, чтобы выступить против США в западной части Тихого океана. И одновремнно тот же Пекин готовится к более масштабных глобальным вызовам. Вполне возможно, что Пекину в конечном итоге не удастся пройти ни первым, ни вторым путем. Это произойдет, если его экономика или политическая система даст сбой, или если его конкуренты дадут Китаю результативный отпор.

Так или иначе, рассмотреть варианты действий Китая полезно по трем причинам.

Во-первых, это поможет выявить стратегические дилеммы и проблемы, с которыми Китай столкнется в ближайшие годы. Кажется, что у Китая колоссальные ресурсы, но и они не безграничны. Тот доллар, который потрачен на создание ракеты-убийцы авианосцев или бесшумной ударной субмарины, нельзя потратить на инфраструктурный проект в Пакистане или в Европе. Политический капитал у высшего китайского руководства тоже ограничен. Усиливающаяся страна, которой противостоят могущественные противники, и которая испытывает огромные внутренние трудности, не может одновременно решать многочисленные геополитические и геоэкономические проблемы, потому что распылит свои ресурсы, и это ослабит эффект от ее действий. В связи с этим разумно предположить, что китайские стратеги будут напряженно размышлять о том, какой путь к гегемонии более перспективен. Не менее напряженно об этом будут думать и американские руководители, которым нужно будет решать, какие ответные действия предпримет Вашингтон.

Во-вторых, анализ возможных действий Китая помогает прояснить те стратегические вызовы, с которыми столкнутся США. Некоторые ведущие военные аналитики в Америке утверждают, что если Пекин не одержит верх в военном соперничестве вдоль своей морской периферии, он не сможет конкурировать с США в глобальном масштабе. В таком анализе ставка делается на то, что США вложат военные инвестиции и осуществят технологические и оперативные инновации, которые необходимы для поддержания баланса сил в Тайваньском проливе и в других региональных горячих точках, где уже начинается пожар.

Эти инвестиции и инновации действительно очень важны. Но в своем анализе мы не исключаем возможность того, что Соединенные Штаты проиграют в состязании с Китаем, даже если им удастся сохранить прочные военные позиции в западной части Тихого океана. А это напоминает нам о том, что в противодействии китайским вызовам более мягкие методы соперничества, такие как создание альтернативных источников в технологиях 5G, инфраструктурные инвестиции и демонстрация компетентного руководства в решении глобальных проблем, важны не меньше, чем жесткие средства борьбы. Это указывает на то, что защищать американские альянсы и партнерства от внутреннего упадка и разложения, чему всячески способствует Китай, покупая влияние и проводя информационные операции, не менее важно, чем оберегать их от внешнего военного давления. Это предостережение о том, что выделение крупных средств на военные нужды при одновременном недофинансировании дипломатии и внешней помощи, ослаблении глобальной системы взаимоотношений Америки, выхолащивании международных институтов и отказе работать в них может оказаться столь же опасным, как и отказ укреплять военное присутствие Вашингтона за рубежом.

И наконец, размышляя о двух путях Китая к гегемонии, мы выясняем, чем американо-китайское соперничество похоже, и чем оно отличается от противостояния холодной войны. Тогда, как и сейчас, был центральный театр войны, где противники сходились друг с другом прямо и непосредственно. Это была Центральная Европа. В годы холодной войны Советам было трудно, да и опасно выдавливать США с этого театра потенциальных военных действий. Поэтому они совершали фланговые маневры. Москва искала преимущества в развивающемся мире, предоставляя ему экономическую помощь, ведя там подрывную деятельность и демонстрируя солидарность с революционными движениями. Она стремилась подорвать систему американских альянсов в Европе и за ее пределами методами скрытого военного давления и политического вмешательства.

Однако Советский Союз никогда не был серьезным соперником в борьбе за мировое экономическое первенство. У него не было ни возможностей, ни средств, ни умений, чтобы влиять на международные нормы и институты, как это может делать Китай. У советской власти была довольно небольшая база поддержки, а это ограничивало стратегические возможности Москвы. И если США и Советский Союз смотрели на свой конфликт упрощенно, видя в нем борьбу добра со злом, победу или поражение, выживание или крах, то сегодня в американо-китайских отношениях гораздо больше нюансов, и в них сочетается все более острое соперничество и до сих пор существенная взаимозависимость.

Соединенные Штаты могут не только удержать свои позиции в этом соперничестве, но и сделать намного больше, если перестанут идти своим нынешним путем, занимаясь самовредительством. Однако то обстоятельство, что у Китая есть два возможных пути к превосходству, означает одно: это соперничество будет более сложным и более напряженным, чем во времена холодной войны.