Иран становится союзником-форпостом Китая

В начале этого месяца в ряде СМИ писалось о том, что в ежегодном докладе Пентагона выражается обеспокоенность относительно планов Китая по строительству военных баз в Центральной Азии. По крайней мере, в ближайшее время такая база может появиться в Таджикистане. Если ранее в качестве ключевой державы, контролирующей наш регион, можно было рассматривать Россию, то сегодня она постепенно сдает эти позиции Китаю. Москва лидирует в ЦА прежде всего на силовой основе, когда ее вооруженные силы, оружие, спецслужбы выступают главной силой, защищающей безопасность региона, его правящих элит. Китай традиционно не трогал эту сферу, оставляя ее России – такое было между ними негласное разграничение сфер влияния.

Бейджин раньше не пытался конкурировать даже с военными программами НАТО в нашем регионе. Сегодня Китай начинает развивать военное сотрудничество с ЦА, по-видимому, стремясь стать главным игроком на этом поле. Китай сейчас активно поставляет в ЦА системы противовоздушной обороны, боевые катера, беспилотные летательные аппараты и легкие бронемашины. Уже сейчас Китай является лидером по поставкам цифровых технологий, различных аппаратов для военной сферы, спецслужб наших стран. Кстати, эти технологии, аппараты при необходимости позволяют контролировать всю систему управления военными объектами. И это все Китай делает во многом для защиты своей экономической, политической и, возможно, территориальной экспансии в нашем регионе. В этом смысле не случайно в этот период в китайских СМИ появились статьи с территориальными притязаниями на значительную часть ЦА, как якобы органичной части китайской державы.

Многие эксперты пишут, что коронакризис привел в ЦА к такой ситуации, когда борьба держав за этот регион может вскоре резко обостриться. Из-за губительных последствий коронакризиса наши страны вынуждены просить помощь у Китая, России и США, что, разумеется, не может не повлечь за собой расширения их экспансии и соперничества в нашем регионе. Но больше всего имеет возможностей воспользоваться последствиями коронакризиса в ЦА – это Китай, поскольку он является основным торговым партнером практически всех наших стран. Кроме того, ряд государств Центральной Азии имеют большие китайские кредиты, которые они, судя по всему, не в состоянии вовремя полностью оплатить. Европа, США вряд ли помогут им в этом, также как Россия и Казахстан. В этих условиях Китай выдвигается на роль ключевого источника разнообразной «помощи» для Центральной Азии.

Пентагон полагает, что строящаяся в нашем регионе инфраструктура Экономического пояса Шелкового пути может быть использована Китаем в случае необходимости для развертывания вооруженных сил. Недавно стало известно, что Китай может пользоваться услугами частных военных кампаний в Центральной Азии для охраны своих экономических объектов, включая ЭПШП. Ряд экспертов, лидеров некоторых стран вполне обоснованно считает, что китайская инициатива «Один пояс, один путь» является формой экспансионистских геополитических амбиций Китая. Одним из зримых символических сигналов того, что Бейджин начинает бросать геополитический вызов, например, США в ЦА является тот факт, что недавно, в июле, «прошла встреча министров иностранных дел пяти стран Центральной Азии с их китайским коллегой». То есть эта встреча стала своеобразной «копией» известного американского формата C5+1, в котором госсекретарь США встречается с министрами иностранных дел ЦА и обсуждает разные проблемные вопросы региона. К тому же Центральная Азия не является политическим приоритетом для США и поэтому Бейджину будет легче установить у нас свои порядки.

Разворачивающееся сейчас противостояние США и Китая некоторые эксперты уже называют началом новой Холодной войны, создания нового биполярного мира, в котором будут конкурировать Запад и коалиция во главе с Китаем. Первыми членами этой коалиции, можно сказать, уже практически стали Пакистан и Иран. Как мы писали, в августе этого года Иран совместно с Китаем запустил транзитно-транспортный маршрут Иран-Афганистан-Узбекистан, начинающийся в порту Шахид-Раджаи южного иранского портового города Бендер-Аббас. Главным свидетельством вхождения Ирана в китайскую коалицию является тот факт, что в конце июня Иран и Китай подписали 25-летнее соглашение об экономике и безопасности на общую сумму в 400 млрд долларов. Это соглашение назвали «китайско-иранское всеобъемлеющее стратегическое партнёрство». То есть, тем самым, Иран стал союзником Китая, можно сказать, его форпостом на Ближнем Востоке и у ворот Центральной Азии, поскольку часть иранской территории относится к нашему региону. И это соглашение не является реализацией только инициативы «Один пояс, один путь».

Китай собирается инвестировать 120 млрд долларов в модернизацию иранской транспортной инфраструктуры, начиная с строительства железной скоростной дороги Тегеран-Урумчи, которая также соединится с линией Урумчи-Гвадар. Следовательно, Казахстан, Кыргызстан, Узбекистан, Туркменистан и Таджикистан также будут задействованы в китайско-иранском экономическом коридоре. Остальные деньги Китай направит на развитие своих разработок в газовой и нефтяной сферах Ирана. Бейджин намерен проложить газопровод из Ирана через Афганистан в Китай и Пакистан. Среди всего прочего, Китай, видимо, будет помогать Ирану развивать его программу по созданию ядерного оружия.

Теперь настал черед России и постсоветской Центральной Азии в стратегических геополитических планах Китая. С Москвой Бейджин попытается договориться, так как они имеют общего «врага» - США. Диктаторы нашего режима сейчас, в условиях коронакризиса, обеспокоены за сохранность своей власти, своих наворованных экономических активов. Китай им может предложить для этого свои услуги, вернее говоря, гарантии защиты на случай форс-мажора, отправив тогда нашим диктаторам на помощь, в частности, китайский спецназ. Однако, думается, что Москва вряд ли войдет в эту китайскую коалицию, соответственно, и наш регион будет противиться этому. В конечном итоге и Москва, и страны Центральной Азии хотят дружить с США, быть у него в фаворе. Китай тоже хочет дружить с США, но не на правах сателлита, фаворита, а как равноправный партнер, контролирующий другую половину мира.

Тем не менее, сегодня ни у России, ни у стран ЦА нет козырей, чтобы уверенно противостоять китайской экспансии. Пандемия коронавируса тяжело отразилась и на российской экономике. Поэтому у России сейчас нет экономических ресурсов, чтобы укрепить свои падающие позиции в Центральной Азии. В этой связи представляется, что нашим странам уже будет сложно балансировать между интересами Бейджина, Москвы и Вашингтона, ибо первый начинает, по сути, навязывать нам свою волю. В этой связи, наверное, прав старший научный сотрудник лондонского Королевского института оборонных исследований Рафаэлло Пантуччи, считающий, что в биполярном мире страны ЦА «всегда будут склоняться к китайской орбите»…

ПОЛЕ СТОЛКНОВЕНИЯ: КАЗАХСТАН В КИТАЙСКО-АМЕРИКАНСКОЙ БОРЬБЕ 

Цифровое сражение на полях Генеральной Ассамблеи ООН между Китаем и США соразмерно дипломатической массе выступающих содрогнуло сердца и умы международного сообщества, пишет Ia-centr.ru 

Если июньский рассказ о «восточном Франкенштейне» (КНР) в исполнении М. Помпео в стенах библиотеки им. Никсона некоторыми оптимистами был расценен как часть внутреннего американского дискурса, то нынешний обмен позициями между «орлом и пандой» без всяких намёков обозначил конфронтационную полосу в отношениях двух стран.  Публичное объявление глобальной конфронтации между Вашингтоном и Пекином порождает вопросы по поводу характера американо-китайских отношений на региональном уровне.

В Центральной Азии данная дилемма проявляется в виде спора о «Большой игре», а ярче всего это можно проследить на казахстанском кейсе.  Накануне визита министра иностранных дел КНР Ван И в Казахстан среди политологов и экспертов по Центральной Азии разразился спор о применимости термина «Большая игра» к современным процессам и явлениям в регионе в контексте обострения американо-китайского соперничества. 

Принимая весомые аргументы как сторонников, так и противников по формату геополитического соперничества, можно выделить и то, что объединяет экспертное сообщество. Большая часть утверждает, что товарно-торговая конкуренция между КНР и США перерастает в глобальную конфронтацию во всех доступных реальных и виртуальных пространствах.  На этом фоне визит главы МИД КНР, безусловно, воспринимается как вынужденно отложенный ответный шаг февральскому турне по центральнозиатскому региону госсекретаря США. 

С функциональной точки зрения, клинч Пекина и Вашингтона для казахстанской внешней политики соответствует многовекторному принципу отношений с ведущими центрами международных отношений. Текущая геополитическая диспозиция отвечает внешнеполитическому планированию Акорды. 

Так, недавно опубликованная Концепция внешней политики Казахстана (2020-2030) сохраняет приоритетность внешнеполитических интересов: 

(1) Союзнические отношения с РФ; 

(2) Всестороннее стратегическое партнерство с КНР; 

(3) Расширенное стратегическое партнерство с США; 

(4) Стратегические взаимоотношения с государствами Центральной Азии;

(5) Расширенное партнерство с ЕС.

Современный внешнеполитический конструкт Нур-Султана хорошо передаёт образ лифта, где Казахстан – это пассажир в кабине, сколоченной из евразийских панелей, с китайским двигателем и западным противовесом.

Соответственно, американо-казахстанская и китайско-казахстанская повестка разведены в частных вопросах, что позволяет Казахстану сохранять разнонаправленность своей внешней политики в треугольнике Пекин–Нур-Султан–Вашингтон.

Более того, обострение отношений между Пекином и Вашингтоном позволяет более свободно сотрудничать с региональными державами и не оглядываться по сторонам во время реформирования правил внутренней политики.

Западная чаша весов

«Западный противовес» прежде всего выстраивается вокруг ценностных и идейных категорий современных международных отношений. Риторика последнего визита М. Помпео наглядно это демонстрирует: независимость и суверенитет, защита прав этнических и религиозных меньшинств, развитие демократии, соблюдение основных прав и свобод человека, борьба с терроризмом и пр.  В этом контексте Белый дом призывает к идейной солидарности, а Казахстан рассматривается как часть региональной политики США в Центральной Азии по линии «С5+1».

Китайская чаша весов

«Китайский двигатель» оперирует преимущественно материальной составляющей. 

Если рассмотреть содержание межгосударственных соглашений последних лет между Казахстаном и Китаем, то ключевые направления – в экономической сфере: торговля, прямые инвестиции, транспорт. 

А главным лейтмотивом двухсторонних отношений с 2014 года становится соразвитие казахстанской инфраструктурной программы «Нурлы Жол» и китайской инициативы «Пояс и Путь». 

Весьма показательна прямая речь Президента Ж-К. Токаева, размещённая на сайте Акорды, по итогам встреч с М. Помпео 2 февраля 2020 и Ван И 12 сентября 2020:  «Соединенные Штаты Америки являются первой страной, признавшей Независимость Казахстана, и мы всегда будем помнить этот исторический факт. Между нашими странами весьма тесные отношения во многих сферах, включая нераспространение ядерного оружия, борьбу с международным терроризмом и экономическое сотрудничество» и «Казахстанские производители обладают большим потенциалом для экспорта широкой номенклатуры сельхозпродукции в Китай, включая злаковые и масличные культуры».  Видно, как на уровне дипломатических формул фиксируется функциональная специфика отношений между государствами.

Во все корзины

Нарратив внутренней политики РК также учитывает баланс интересов двух глобальных соперников. С одной стороны, правительство анонсирует продление проекта «Нурлы Жол» до 2025 года, фиксируя планы значительных финансовых обязательств в размере 6,5 трл. тенге, что не может не восприниматься одобрительно китайской стороной, которая устала тянуть свой «Пояс и Путь» в одиночку на заведомо невозвратных кредитах. 

С другой стороны, власти развивают институциональную инфраструктуру поддержки социально ориентированных инициатив в рамках KazAID, публично говорят о важности гражданского общества, сохраняя терпимое отношение, в том числе, к прозападным некоммерческим организациям, не препятствуют умеренному проявлению антикитайских настроений (даже или особенно, если это происходит во время приёма важного китайского чиновника) – всё это соответствует американскому пониманию «правильного» ведения дел.

Войны не случилось?

Визиты глав внешнеполитических ведомств США и КНР в Казахстан можно расценивать как сверку часов и для текущего и перспективного внешнеполитических курсов Нур-Султана, и для характера межгосударственных отношений в Центральной Азии.

Главный промежуточный вывод – обострение американо-китайской конкуренции не приводит к жёсткой поляризации центральноазиатской подсистемы международных отношений, пока Казахстану удаётся эффективно реализовывать многовекторный курс, разводя конфликтогенный потенциал внерегиональных акторов.

Сохраняются комфортные люфты и для многовекторной политики стран региона, и для реализации некитайских многосторонних инициатив.   

Важно, что эти визиты высоких фигур в Казахстан заложили небольшую дипломатическую интригу на 2021 год.

Касым-Жомарт Токаев на встрече 2 февраля выразил надежду на встречу с американским лидером Дональдом Трампом предпочтительно на территории Казахстана, и 12 сентября передал приглашение посетить с ответным визитом председателю КНР Си Цзиньпину для придания дополнительного импульса всестороннему стратегическому партнёрству. Кто из президентов противоборствующих держав будет первым? Учитывая тональность высказанных приглашений, мяч на китайской стороне.  

The Diplomat (США): российско-китайское экономическое сотрудничество в Центральной Азии вовсе не такое, каким кажется

Китай и Россия являются партнерами в Центральной Азии, однако их совместные усилия не так прочны, как они часто заявляют, считает автор. Китай сталкивается в регионе с серьезным дефицитом доверия, который усугубляется благоприятным отношением жителей этого региона к России и активным присутствием российских СМИ.

Kогда отношения между Китаем и Центральной Азией находились на стадии зарождения, Россия и Китай планировали наладить сотрудничество и взаимовыгодное партнерство в этом регионе. На протяжении многих лет эти две страны продолжали молчаливо играть те роли, о которых договорились: Китай обеспечивал финансирование экономического развития, а Россия поддерживала благоприятный политический климат и следила за военной обстановкой в регионе. Однако за последние несколько лет Пекин сумел расширить экономическое влияние в регионе и на другие сферы. Что касается России как старейшего партнера Центральной Азии, такое чрезмерное влияние Китая может стать угрозой для ее собственного политического влияния.

Чем больше опасений испытывала Россия в связи с ростом экономического влияния Китая, тем активнее она искала возможности для укрепления сотрудничества, — начиная с инициативы «Один пояс, один путь». Тем не менее укрепление экономических связей между Центральной Азией и Китаем на практике вовсе не означает уменьшение влияния России в этом регионе. В противовес прогнозам российско-китайское сотрудничество не принесло какой-то гигантской выгоды, и поодиночке они тоже не могут оказывать существенного экономического воздействия.

Рассмотрим Евразийский экономический союз (ЕАЭС) и инициативу «Один пояс, один путь». Что касается инициативы «Один пояс, один путь», Россия здесь выступает в качестве полного энтузиазма партнера ровно до тех пор, пока эта инициатива не встает на пути у ЕАЭС, в состав которого входят Казахстан и Киргизия. При этом российско-китайское экономическое сотрудничество в Центральной Азии является не таким радужным, каким его часто пытаются выставить. К примеру, категоричный отказ Китая поддержать хотя бы один из 40 транспортных проектов, выдвинутых ЕАЭС, подпортил отношение России. Во время видеоконференции, посвященной вопросам сотрудничества в рамках инициативы «Один пояс, один путь», все обратили внимание на отсутствие министра иностранных дел России.

Несомненно, для России это стало ослепляющим откровением: что углубление отношений в рамках инициативы «Один пояс, один путь» приведет к формированию неравного партнерства, в котором ведущую роль будет играть Китай. В действительности отношения по расчету между Пекином и Москвой осложняют экономический ландшафт в Центральной Азии.

Для России самый простой вариант — сделать Индию противовесом Китаю. Россия уже применяла такую стратегию в прошлом, активно настаивая на вступление Индии в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС). Но дело в том, что Индия способна достичь своих целей в области экономики и налаживания связей и вне рамок ШОС, взаимодействуя с другими странами в двустороннем формате и одновременно избегая необходимости общаться с Пакистаном и Китаем. В этом смысле участие в проекте порта «Чабахар» и вступление Индии в Ашхабадское соглашение являются двумя ключевыми достижениями. Более того, любая попытка вовлечь Индию в качестве противовеса Китаю повлечет за собой самую очевидную реакцию со стороны Пекина, — он предложит Пакистану сыграть уравновешивающую роль. Именно так Китай и поступил, когда добился принятия Пакистана в ШОС вместе с Индией.

Тем не менее это вовсе не значит, что Пекину можно расслабиться. На фоне растущего недовольства в связи с реализацией инициативы «Один пояс, один путь» Китай не может допустить, чтобы Россия отказалась поддерживать этот его проект. Реализацию целей Китая все еще сдерживают глубоко укоренившиеся отношения России со странами Центральной Азии. Пока Китай тщательно следит за тем, чтобы не переступать эти красные линии, ограничиваясь решением экономических задач и стараясь не вмешиваться открыто в политические дела этого региона. В определенной мере это сослужило Пекину хорошую службу. В некотором смысле сам факт отсутствия политической программы отделяет стратегию Китая в Центральной Азии от российской стратегии. За каждым шагом, направленным на экономическую и культурную интеграцию посредством таких организаций, как ЕАЭС, неизменно стоит более масштабная цель России — стремление консолидировать ее политическое влияние в регионе. По мере все более наглядного проявления этой российской стратегии Китай вносил коррективы в собственную стратегию в двустороннем формате вместо того, чтобы пытаться вести коллективную политику, как это делала Россия. 

На первый взгляд, перевес в балансе экономического сотрудничества как будто находится на стороне Китая. Но это не обязательно так. Экономическую динамику между Россией, Китаем и Центральной Азией как правило рассматривают через призму российских и китайских интересов, а об интересах стран Центральной Азии зачастую попросту забывают. Тем не менее постепенно все больше влияния на их взаимодействие оказывают правительства стран Центральной Азии, а также набирающий силу голос общественности этого региона.

Если говорить о правительствах стран Центральной Азии, то цель состоит в том, чтобы сохранить баланс между Россией и Китаем. Поскольку других сильных игроков, способных предложить экономическую помощь, направленную на укрепление преимущественно автократического политического климата, нет, то слишком рискованно сейчас отдавать предпочтение одному из них перед другим. Возьмем, к примеру, Узбекистан. Китай является крупнейшим иностранным инвестором в Узбекистане. С 1992 по 2017 год объем китайских инвестиций там составил в общей сложности 8 миллиардов долларов. Но это не помешало Узбекистану искать возможности для развития инфраструктуры и торговли с Россией. Три месяца назад Узбекистан объявил о решении войти в состав ЕАЭС в качестве наблюдателя, хотя пока остается непонятным, какую выгоду ему принесет это решение. Туркменистан пошел по сходному пути. После того как в 2016 году Россия прекратила закупать природный газ у Туркменистана, почти 80% экспорта туркменского газа отправлялись в Китай. В 2019 году Туркменистан и Россия возобновили торговлю природным газом, хотя объемы этой торговли остаются весьма скромными.

В определенном смысле этим странам приходится балансировать свои отношения с Россией и Китаем в связи с тем, что они никогда не смогут в полной мере избавиться от экономического влияния этих крупных держав. С одной стороны, страны Центральной Азии увязли в зыбучих песках помощи Китая. С другой стороны, с Россией их связывают глубоко укоренившиеся отношения, что делает их чрезвычайно зависимыми от Москвы. К примеру, в 2019 году из 4,5 миллиона мигрантов, приехавших в Россию, 3,4 миллиона прибыли из Центральной Азии. Денежные переводы мигрантов стали своеобразным экономическим спасательным кругом для стран Центральной Азии — Таджикистан и Киргизия входят в список экономик, которые сильнее всего зависят от денежных переводов трудовых мигрантов.

Между тем настроения общественности резко контрастируют с «синофилией» правительств стран Центральной Азии. В Казахстане люди выступили против появления китайских фабрик, которые были запланированы в рамках инициативы, направленной на создание рабочих мест и на увеличение объемов инвестиций. В основе тревоги общественности лежали два фактора. Во-первых, это страх, что Китай хочет превратить Казахстан в свалку отходов для китайских промышленных предприятий, загрязняющих окружающую среду. Во-вторых, недовольство тем, что лишь немногим местным жителям удастся получить работу, потому что китайские компании, занимающиеся реализацией множества проектов, предпочитают привозить рабочих из Китая. Жители стран Центральной Азии боятся, что их лидеры постепенно обменяют рабочие места и личное пространство граждан на прибыльные инвестиции.

В результате Китай сталкивается в Центральной Азии с серьезным дефицитом доверия, который еще больше усугубляется благоприятным отношением жителей этого региона к России и активным присутствием российских СМИ. Результаты опроса, недавно проведенного Центром Вильсона (Wilson Center), показали, что Китай сильно отстает от России, если говорить об общественном мнении касательно укрепления экономических отношений. Очевидные различия в общественном восприятии Китая и России можно наблюдать в Казахстане и Киргизии. Только в Туркменистане и Узбекистане население относится к Китаю относительно благожелательно. Стоит отметить, что у этих двух стран нет общей границы с Китаем. Что касается Казахстана, Киргизии и Таджикистана, то среди прочего негативное отношение общественности к Китаю подпитывается в том числе попытками китайцев захватить чужие территории.

В настоящее время можно утверждать две вещи. Во-первых, партнерство Китая и России в Центральной Азии не так энергично, как об этом говорят. Неравенство в экономических потенциалах этих двух держав вовсе не обязательно приведет к их соперничеству, но оно действительно замедляет реализацию совместных проектов.

Во-вторых, вопреки широко распространенному мнению в большой игре, разворачивающейся в Центральной Азии, вряд ли будет только один победитель. В большинстве случаев укрепляющиеся экономические связи Китая с Центральной Азией мешают нам разглядеть попытки этого региона избежать чрезмерной зависимости от какой-то одной страны. Будущее российско-китайского сотрудничества в этом регионе не будет ограничиваться только лишь интересами России и Китая. Более широкая динамика их трехсторонних экономических отношений будет претерпевать существенные изменения в посткоронавирусном мире.