Премьера художественного фильма «Аллажар» о событиях, предшествовавших независимости республики, состоялась спустя 10 лет после них, в 1996 году. Картину кинорежиссёр Калдыбай Абенов снял на основе рассказов участников декабрьского восстания. О том, как ему пришлось выкрасть из «Казахфильма» свою же плёнку, как он добился разрешения на производство этого фильма и почему на сегодняшний день картина на грани исчезновения, Калдыбай Абенов рассказал в интервью Forbes.kz

67-летний Калдыбай Абенов перенёс инфаркт, инсульт, поражён болезнью Паркинсона, из-за чего ежечасно принимает лекарства. Он с трудом передвигается и говорит, но о главном своём фильме - «Аллажар», несмотря на недуг, готов рассказывать часами.

- Мой фильм сейчас в таком же состоянии - не в лучшем. Фильм всё ещё на плёнке. Последний раз эту плёнку я крутил в 2007. С тех пор лежит здесь, в углу. Условий для хранения у меня нет, так что плёнка давно испортилась. В «Казахфильме» должен быть исходный материал, если сохранился. Нужна реставрация, которая займёт некоторое время и некоторое количество денег. Реставрация - процесс очень тонкий, длительный, требует серьёзных отношений… Правда, в 2006, когда Имангали Тасмагамбетов был акимом Алматы, он переснял фильм с плёнки на DVD. Копия есть у них.

- К роботе я приступил в 1988-м и закончил только в 1995-м. Премьера состоялась 17 мая 1996 года сразу в двух залах кинотеатра «Арман». Это уже к 10-летию восстания, получается. Тогда тоже Имангали Тасмагамбетов помог. Он тогда был вице-премьером.

F: Как публика приняла фильм?

- Аншлаг! (показывает большой палец вверх)

F: Калдыбай Сеитбатталович, как вам удалось добиться разрешения на производство фильма при советской власти?

- Для написания сценария я тогда специально из Москвы пригласил драматурга Александра Лапшина. Это был стратегический ход, и он сработал. В Москве дали добро на съёмки, правда, потом запретили. Но фильм так долго я снимал не из-за этого. Просто не было финансирования.

Вот, купил я вагон плёнки. Тогда она стоила 10 копеек за один метр. И буквально на следующий день плёнка начала дорожать — 20 копеек, 30 копеек. Я так радовался, что успел. Но плёнку же надо хранить при определённых условиях, которые были только на «Казахфильме». И через пару месяцев за хранение плёнки я уже должен был 5 млн рублей! Откуда я найду такие деньги? Начал искать спонсоров. Мне говорят: сходи к одному парню, офис у него на Абая - Гагарина. Это был Ерболат Тулегенов, я его не знал, но он был наслышан обо мне. Спрашивает: как буду отдавать деньги? Я отвечаю — эти деньги уйдут безвозвратно, я снимаю такой фильм, который вряд ли пойдёт в прокат. И он перечислил мне 5 млн рублей. Это было в начале 90-х. Я отдал эти деньги киностудии и фактически выкрал свою же плёнку — дал охранникам по 2 бутылки водки и вывез свою плёнку.

Но даже когда я уже снял «Аллажар», я не мог показывать фильм - опять же по причине отсутствия денег. Изначально «Аллажар» длился 4 часа 30 минут. В 2001-м мне пришлось сократить его до 2 часов 40 минут. Тогда «Дом кино» требовал с меня за показ почасовую оплату, поэтому пришлось сократить продолжительность.

 - Да, он мой любимый ученик. Тогда он был совсем юным, только закончил школу. Его нашли мои ассистенты. В первый раз я его не утвердил, потому что мне казалось, что он слишком юн, в нём не было мужественности. Затем производство фильма было приостановлено, потому что «Казахфильм» через Москву уже запретил, и мне пришлось создать частную киностудию «Барс». Спустя год, когда работа возобновилась, я вспомнил об Ахане. К тому моменту он уже возмужал и на пробах я прямо заявил — всё, больше никто не нужен! Ахан, будучи непрофессиональным актёром, сыграл так, как ни один другой актёр не сумел бы. К сожалению, в нём убили актёра, его не хотели снимать после моего фильма. Но зато сейчас Ахан стал самым талантливым режиссёром в Казахстане. Он смог найти своё место в этом мире киношных разборок. Он молодец. Я рад за него.

F: Вы общаетесь, он поддерживает вас?

- Мы разговариваем по телефону, когда я могу. Приходить ко мне в таком состоянии очень нелегко. Я живу один. Мне дверь открыть очень тяжело.

F: Это ужасно…

- Ужасна тишина — когда молчание становится реальностью. Людям спокойнее, когда не говорят, молчат. Особенно те, кто боится этого (показывает на киноплёнку)... Сейчас мы, художники, все скручены. Это выгодно для тех, кто хочет придать забвению восстание 1986-го. Моё состояние им на руку. Но я всё равно что-то делаю. Книгу вот закончил недавно. Скоро выйти должна… Реальная жизнь превратилась в сюрреализм. Каждый из нас скрючен по отдельности — я в таком состоянии, другие скручены невидимой нитью.

F: Как вы считаете, почему за эти 32 года, прошедшие с тех пор, нет должного отражения событий, предшествовавших независимости? Почему фильмы не снимаются, например?

- На самом деле делается очень многое. Но делается для того, чтобы люди забыли. Это огромная работа, это труд. Но это труд против себя. И это опасно.

F: Вы сами участвовали в тех событиях? Где вы были в эти дни?

- В тот год я как раз закончил ВГИК, и мой преподаватель, прекрасный русский режиссёр Юрий Николаевич Озеров просил меня остаться. Он мне сказал — Калдыбай, не возвращайся в Алма-Ату, тебе там не дадут работать. Как в воду глядел. Я ему сказал — это моя страна, мой народ, я хочу снимать казахское кино. И вот, 17 апреля я защитился, а в мае уже вернулся в Алма-Ату. Правда, меня, дипломированного режиссёра, не хотели брать на «Казахфильм», но это уже другая история…

14 ноября, за месяц до восстания, я показывал здесь, в Алматы, свои студенческие фильмы. Съездил в Москву, взял во ВГИКе свои фильмы и привёз сюда на презентацию. Публика фильмы приняла очень хорошо, я почувствовал себя мэтром и загулял. Но мне же надо было возвращать взятые фильмы во ВГИК, и я покупаю билет в Москву именно на 17 декабря! Тогда билеты надо было брать дней за 10 до вылета.

Тогда у меня жил директор «Казахтелефильма» Карим Танаев. Возвращаясь домой через площадь, мы долго стояли на ней, прям сердце щемило. Завтра мне лететь в Москву, думал, зря улетаю, но надо.

Утром 17 декабря я пошёл в Центральную баню, возвращаюсь домой — по улице народ уже идёт с транспарантами. Ну, я вместе с ними на площадь со всеми банными принадлежностями. На площади уже стояли солдаты в оцеплении. Все стояли, общались, шутили с друг с другом. Помню, девушки солдат пирожками угощали. Тогда никто не мог подумать, что через несколько часов будет кровопролитие. Все наслушались Горбачёва: «перекрёсток, гласность, демократия».

До обеда я был там, но потом пришлось идти домой — надо было вылетать. К 6 часам вечера приезжаю на аэровокзал на улице Мира - там полная тишина, хоть народу и много. Чувствуется напряжение. В тот день в Москву со мной одним рейсом вылетал Асанали Ашимов. Улетали с большим сожалением. Кстати, отдельно хочу сказать о нём. На него потом нападали, что он выступал против декабрьского восстания, что он подписал обращение против демонстрантов. Асанали Ашимов его не подписывал. Он сам хотел быть на площади, я свидетель.

Так вот, прилетев в Москву, я сдал плёнки, но домой вернуться не смог. Все гражданские рейсы в Алма-Ату закрыты. Военные самолёты туда вылетают, гражданские — нет. Вот так мы просидели в Москве до 24 декабря. На тот момент мы уже знали официальную версию произошедшего — пьяная молодёжь, наркоманы устроили беспорядки. Нам было неприятно это слышать. К чести моих российских друзей, они в это не верили.

В Алматы я прилетел 24 декабря вместе со своим другом, оператором, кабардинобалкарцем. В такси женщина начала говорить — вот, казахи резали беременных русских женщин. Я промолчал, хоть и не верил в это. Но я же не знаю, что произошло.

Первым делом, когда зашли домой, я спрашиваю: апа, наши соседи, дядя Петя живы? Живы, отвечает. Наши русские соседи все живы, всё в порядке? Нормально всё, говорит. На следующий день я пришёл на «Казахфильм» и сказал — буду изучать произошедшее. И я всё изучил. Я побывал везде, где говорили о повреждениях и разрушениях. Я разговаривал с участниками.

F: Как много людей вы опросили, пока вели своё расследование?

- Я не могу назвать точную цифру, но я поговорил почти со всеми, кто был арестован. Одни сами приезжали ко мне, к другим мы ездили. Я до сих пор с ними в контакте. Многие из них ушли из жизни.

Был каракалпакский казах Курман Калмыратов, сильный боец. В 1989-м он сбежал из тюрьмы в Чите. Помню, был февраль, когда он приехал ко мне. Олжас Суйлеменов и Мухтар Шаханов дали ему депутатскую защиту. Он говорил: я приехал в Алма-Ату с мыслью: если ни один казах меня не защитит, я залезу на крышу гостиницы «Казахстан» и спрыгну оттуда.

F: Так вы его укрывали! Вас не привлекли за это?

- Да, укрывал. Он полгода прятался у меня, но никто об этом не знал. Потом ему дали защиту. К сожалению, в 2002 году он умер при невыясненных обстоятельствах. До сих пор неизвестно, что произошло.

F: А девушки вам тоже всё рассказывали? О насилии, например?

- Да, они мне всё рассказывали. У меня есть видеоматериал «60 часов», который я собрал, когда работал в комиссии по расследованию. Эти материалы у моего друга. Я отдал их ему после того, как заболел. Вдруг завтра со мной что-то случится - эти видео не должны пропасть. Девушки всё рассказывали, потому что надо было раскрыть правду, надо было говорить всё. Конечно, им было нелегко. Они доверились мне.

Была девушка Эльмира, ей тогда было 16 лет. Её поймали «дружинники». Тогда против казахов вышло более 10 тыс. русских, и это были не местные. В основном заключённые. Им давали арматуру. Местные так бы не пошли. Это были те, кто знал жестокий потусторонний мир за колючей проволокой. Все военные тоже были без рода, без племени, привезённые в Алматы. В этом отношении наша советская мощь работала мощно против нашего народа: смыть всё и забыть.

F: Как вы считаете, правда всё ещё впереди?

- Нет. Наша правда, которую многие искали и ищут, распята на столбах несправедливости. И в ближайшее время правду рассказать не дадут.