Предоставление ссуды было запретным для большей части человеческой истории. Как ростовщичество перестало быть грехом и стало почтенным финансированием?
«Банкир и богослов» звучит как шутка, но для Дэвида Миллера (David Miller) это просто описание его должностных обязанностей. После работы в сфере финансов и бизнеса в течение 16 лет, Миллер обратился к богословию и получил степень доктора философии в теологической семинарии в Принстоне в 2003 году. Сейчас он является профессором деловой этики и директором Инициативы веры и труда Принстонского университета, где его исследования сосредоточены на христианстве, иудаизме и исламе.
В 2014 году позвонили из Citigroup. Банк беспокоили скандалы и волна общественного недоверия после финансового кризиса, поэтому они хотели нанять Миллера в качестве специалиста по этике. Он согласился. Вместо того, чтобы побуждать банкиров следовать закону, Миллер говорит им о философии. Удивительно, но он не обнаружил, что банкиры и бизнес-лидеры являются жесткой группой. Многие исповедуют желание делать добро. Миллер хочет, чтобы люди в финансах говорили о мудрости, независимо от ее источника.
Сегодня банкир, слушающий теолога, кажется забавным, но на протяжении большей части истории такой диалог был нормой. Сотни лет назад, когда в Европе возникли современные финансы, ростовщики смягчали свое поведение в ответ на дискуссии среди духовенства о том, как применять учения Библии к все более сложной экономике. Долгое время кредитование денег считалось аморальным.
В начале 1200-х годов французский кардинал Жак де Витри (Jacques de Vitry) написал сборник примеров морали, которые священники использовали в своих проповедях. В проповедях Витри ростовщик заслуживает осквернения демонами, потому что он совершил грех ростовщичества — начисление процентов по кредиту. И не важно, был ли этот курс высоким или низким, потому что позиция Церкви заключалась в том, что извлечение одного ссудного процента было злом. Корни этого отвращения проходят глубоко через культуры. Ведический закон в Древней Индии осуждал ростовщичество, а правители обычно запрещали процентные ставки от Древней Месопотамии до Древней Греции. Аристотель назвал ростовщичество «рождением денег из денег» и утверждал, что это неестественно, потому что деньги были «бесплодными» и не должны «размножаться».
Иудейско-христианские религии укрепили запрет на ростовщичество. В IV веке н.э. Совет христиан осудил практику взымания процентов, а к 800 году император Карл Великий ввел запрет в закон.
Предосудительное отношение к ростовщичеству продолжалась и в 1500-х годах. В библейские времена типичный кредит был больше похож на благотворительный кредит от богатого человека соседу, который испытал несчастье или ему больше некуда было обращаться.
Антрополог Дэвид Грейбер (David Graeber) утверждает, что до появления денег экономическая жизнь в сообществе была паутиной взаимных долгов. Люди не имели корыстных целей. Они делились едой, одеждой и предметами роскоши и надеялись, что их соотечественники вернут одолженное взамен. Когда мы рассматриваем эти истоки долга и кредита как систему взаимопомощи между людьми, которые доверяют друг другу, неудивительно, что так много культур рассматривали обвинение в процентах как морально неправильное.
Как отмечали экономисты Джозе Шенкман (José Scheinkman) и Эдвард Глаезер (Edward Glaeser), запрет ростовщичества выступал в качестве своего рода социального страхования, которое уменьшало неравенство. Поскольку начисление процентов осуждалось, бедные люди могли получить экстренные кредиты довольно дешево, а богатые не могли легко и пассивно превратить свое богатство в большее богатство. По крайней мере, это была идея — на самом деле люди часто обращались к кредиторам, которые были буквально демонизированы для ростовщичества.
Некоторые историки и экономисты утверждают, что состоятельный класс в основном игнорировал запрет — не в последнюю очередь потому, что он призывал к нереалистичным уровням милосердия у дворян. У торговцев и банкиров была разная тактика для маскировки процентных платежей. Один из трюков заключался в том, чтобы стороны соглашались использовать завышенный обменный курс для покупки товаров в будущем. Или кредиторы выдавали кредиты, по которым не выплачивались проценты, но вместо этого им была обещана доля прибыли от бизнеса заемщика. (Это была лазейка, но она также обеспечивала выплату банкам только в том случае, если их кредиты помогли заемщикам).
Между тем, католическая церковь сыграла свою роль в посеве семян изменения отношения. В XIII столетии она разработала концепцию Чистилища — места, которое мало основывалось на Священных Писаниях, но приносило некоторую уверенность каждому, кто совершает грех ростовщичества каждый день. «Чистилище было всего лишь одним из подмигиваний соучастника, которое христианство направило на путь ростовщичества, — писал историк Жак Ле Гофф (Jacques Le Goff ) в книге «Твои деньги или твоя жизнь: экономика и религия в средние века» (1990). — Надежда на спасение от Ада благодаря Чистилищу позволила ростовщику продвинуть экономику и общество XIII века вперед к капитализму».
Даже тогда, когда духовенство проповедовало огонь и серу против ростовщичества, Церковь все больше и больше желала брать деньги. Долг стал важным для борьбы с войнами, которые должны были финансировать как монархи, так и папа. Первый реальный частный банк Европы был основан в 1100-х годах рыцарем-тамплиером, католическим военным орденом, который сражался в крестовых походах. Рыцари защищали паломников, которые путешествовали на Святую Землю, и эта защита включала в себя охрану их средств, позволяя паломникам вносить деньги в Европу и выводить ее на Святую Землю. Со временем тамплиеры предлагали больший спектр финансовых услуг. Тамплиеры-рыцари распустились в 1312 году, но другие банкиры продолжили практику кредитования.
В 1462 году францисканские монахи в Италии создали первые некоммерческие ломбарды или monti di pietà («банки благочестия»), которые распространились по всей Европе. Идея заключалась в том, чтобы быть похожим на Grameen Bank в Renaissance Italy — кредитора последней инстанции, вытеснившего кредитных акул, которые вымогали у отчаявшихся заемщиков. Папа продолжал утверждать все больше видов финансовых инструментов, до тех пор, пока кредитование с процентами не было разрешено.
Так почему же запрет на ростовщичество исчез?
Рассмотрим Церковь как бизнес, основным продуктом которого является спасение, объясняют экономисты Роберт Б. Экелунд (Robert B Ekelund) и Роберт Ф. Хеберт (Robert F Hébert). Когда католическая церковь держала монополию в Европе, духовенство могло «продать» спасение по высоким ценам, в том числе в виде строгих запретов и купленных «индульгенций», которые грешники могли купить, чтобы им отпустили грехи. Но в 1500-х годах, во время Реформации, богословы, такие как Мартин Лютер, осуждали эти практики. Они выступали за более прямые отношения с Богом, которые не полагались на священников в качестве посредников, и основали новые христианские движения, такие как протестантизм. Христианские фракции конкурировали за верующих, и чтобы повысить их привлекательность, религиозные организации предъявляли меньше требований к верующим, а это означало ослабление их позиции в отношении ростовщичества.
В Европе в XVI веке экономика переходила от сельского хозяйства к торговым центрам, таким как Флоренция. Глобальная экспансия сделала кредиты и инвестиции более прибыльными, даже когда золото, прибывающее из Южной Америки, вызвало инфляцию. В этих обстоятельствах альтернативные издержки некредитных денег росли все выше и выше, как утверждают Шейнкман и Глазер.
С 1100-х по 1500-е годы священнослужители, известные как схоласты, обсуждали, действительно ли кредитование было греховным. Схоласты были интеллектуалами своего времени. Они изучали римское право, греческую философию и арабскую науку в университетах Парижа, Кельна, Вены и других во всей Европе и включали такие светила, как Фома Аквинский. Они писали и размышляли с придирчивостью юристов. В отличие от предыдущих поколений мыслителей, считавших, что цена должна отражать себестоимость продукции, многие схоласты понимали силу спроса и предложения и утверждали, что справедливая цена была рыночной.
Схоласты также признали ценность бизнес-рисков. Многие из них санкционировали коммерческие займы, подлежащие погашению с помощью части прибыли. Пока возврат не был гарантирован, потому что предприятие может потерпеть неудачу или залог был недоступен, кредиторы заслуживают того, чтобы удерживать процент, считали они. Некоторые священнослужители также поняли, что люди, которые предоставили деньги, не смогли использовать их на других прибыльных предприятиях. Это современное обоснование для разрешения ссудного процента: альтернативные издержки. Цена заимствования денег отражает упущенную возможность выгодно инвестировать ее в другие места.
Схоласты серьезно относились к финансам, но они всегда считали это связанным с областями правосудия и естественного права. Аквинский и ему подобные хотели знать справедливый способ распределения богатства и того, как можно обеспечить справедливый экономический обмен. Например, в «Сумма теологии» (1265-1274) Аквинский утверждал, что «естественный финал» или цель денег — обмен. Использование денег для зарабатывания денег, а не для облегчения обмена товарами и услугами, нарушало естественное право. Это было похоже на продажу вина или пшеницы отдельно от права потреблять эти продукты, то есть продавать одно и то же дважды. «Принять ростовщичество для кредитования денег само по себе несправедливо, потому что это случай продажи того, чего не существует. И это явно является созданием неравенства, противоречащего справедливости», — писал Аквинский.
Схоласты так и не разрешили свои споры. Вместо этого их заменили новые власти по вопросам этики и финансов. Только в эпоху неоклассической экономики в XX веке экономика стала, по-видимому, научным исследованием личных интересов и индивидуальных стимулов.
Конечно, сегодня люди обсуждают этику финансов. Но так как многие из языков экономики аморальны и основаны на предположении, что каждый действует в своих узких личных интересах, требуя только финансовых результатов, похоже, что люди ждут справедливых результатов разрешения вопроса. Мы потеряли инстинкт, что финансы и долг — это моральные дела, вплоть до того, что понимали схоласты.
Итак, что бы схоласты сделали из современных финансов? Будут ли они восхищаться тем, насколько эффективно сбережения семьи могут найти продуктивное использование? Или они будут осуждать, как развивающиеся страны платят больше заемных, чем богатые? Будет ли их поражать международный охват наших банков? Или они будут осуждать, как бедные люди платят за банковские услуги, такие как проверка счетов, которые богатые люди получают бесплатно?
Для большого банка не является странным нанимать такого богослова, как Миллер. Что должно быть странным, так это то, что мы находим это странным. Наш современный разговор о неограниченных свободных рынках и акционерной стоимости — это аномалия.
Но ни светские, ни религиозные власти не предлагают много рекомендаций для банкиров, пытающихся связать то, что они делают с какой-то этической традицией. Миллер говорит, что в семинариях и богословских школах наблюдается полное отсутствие внимания к экономике и рынку. Общественность критикует банкиров за их этические недостатки, но сами банкиры также потерпели неудачу из-за этики власти.
Тем не менее, любой, кто заинтересован в восстановлении этики в мире финансов, может основываться на тысячелетнем фундаменте. Вопросы по-прежнему актуальны.
по материалам AEON
В 2014 году позвонили из Citigroup. Банк беспокоили скандалы и волна общественного недоверия после финансового кризиса, поэтому они хотели нанять Миллера в качестве специалиста по этике. Он согласился. Вместо того, чтобы побуждать банкиров следовать закону, Миллер говорит им о философии. Удивительно, но он не обнаружил, что банкиры и бизнес-лидеры являются жесткой группой. Многие исповедуют желание делать добро. Миллер хочет, чтобы люди в финансах говорили о мудрости, независимо от ее источника.
Сегодня банкир, слушающий теолога, кажется забавным, но на протяжении большей части истории такой диалог был нормой. Сотни лет назад, когда в Европе возникли современные финансы, ростовщики смягчали свое поведение в ответ на дискуссии среди духовенства о том, как применять учения Библии к все более сложной экономике. Долгое время кредитование денег считалось аморальным.
В начале 1200-х годов французский кардинал Жак де Витри (Jacques de Vitry) написал сборник примеров морали, которые священники использовали в своих проповедях. В проповедях Витри ростовщик заслуживает осквернения демонами, потому что он совершил грех ростовщичества — начисление процентов по кредиту. И не важно, был ли этот курс высоким или низким, потому что позиция Церкви заключалась в том, что извлечение одного ссудного процента было злом. Корни этого отвращения проходят глубоко через культуры. Ведический закон в Древней Индии осуждал ростовщичество, а правители обычно запрещали процентные ставки от Древней Месопотамии до Древней Греции. Аристотель назвал ростовщичество «рождением денег из денег» и утверждал, что это неестественно, потому что деньги были «бесплодными» и не должны «размножаться».
Иудейско-христианские религии укрепили запрет на ростовщичество. В IV веке н.э. Совет христиан осудил практику взымания процентов, а к 800 году император Карл Великий ввел запрет в закон.
Предосудительное отношение к ростовщичеству продолжалась и в 1500-х годах. В библейские времена типичный кредит был больше похож на благотворительный кредит от богатого человека соседу, который испытал несчастье или ему больше некуда было обращаться.
Антрополог Дэвид Грейбер (David Graeber) утверждает, что до появления денег экономическая жизнь в сообществе была паутиной взаимных долгов. Люди не имели корыстных целей. Они делились едой, одеждой и предметами роскоши и надеялись, что их соотечественники вернут одолженное взамен. Когда мы рассматриваем эти истоки долга и кредита как систему взаимопомощи между людьми, которые доверяют друг другу, неудивительно, что так много культур рассматривали обвинение в процентах как морально неправильное.
Как отмечали экономисты Джозе Шенкман (José Scheinkman) и Эдвард Глаезер (Edward Glaeser), запрет ростовщичества выступал в качестве своего рода социального страхования, которое уменьшало неравенство. Поскольку начисление процентов осуждалось, бедные люди могли получить экстренные кредиты довольно дешево, а богатые не могли легко и пассивно превратить свое богатство в большее богатство. По крайней мере, это была идея — на самом деле люди часто обращались к кредиторам, которые были буквально демонизированы для ростовщичества.
Некоторые историки и экономисты утверждают, что состоятельный класс в основном игнорировал запрет — не в последнюю очередь потому, что он призывал к нереалистичным уровням милосердия у дворян. У торговцев и банкиров была разная тактика для маскировки процентных платежей. Один из трюков заключался в том, чтобы стороны соглашались использовать завышенный обменный курс для покупки товаров в будущем. Или кредиторы выдавали кредиты, по которым не выплачивались проценты, но вместо этого им была обещана доля прибыли от бизнеса заемщика. (Это была лазейка, но она также обеспечивала выплату банкам только в том случае, если их кредиты помогли заемщикам).
Между тем, католическая церковь сыграла свою роль в посеве семян изменения отношения. В XIII столетии она разработала концепцию Чистилища — места, которое мало основывалось на Священных Писаниях, но приносило некоторую уверенность каждому, кто совершает грех ростовщичества каждый день. «Чистилище было всего лишь одним из подмигиваний соучастника, которое христианство направило на путь ростовщичества, — писал историк Жак Ле Гофф (Jacques Le Goff ) в книге «Твои деньги или твоя жизнь: экономика и религия в средние века» (1990). — Надежда на спасение от Ада благодаря Чистилищу позволила ростовщику продвинуть экономику и общество XIII века вперед к капитализму».
Даже тогда, когда духовенство проповедовало огонь и серу против ростовщичества, Церковь все больше и больше желала брать деньги. Долг стал важным для борьбы с войнами, которые должны были финансировать как монархи, так и папа. Первый реальный частный банк Европы был основан в 1100-х годах рыцарем-тамплиером, католическим военным орденом, который сражался в крестовых походах. Рыцари защищали паломников, которые путешествовали на Святую Землю, и эта защита включала в себя охрану их средств, позволяя паломникам вносить деньги в Европу и выводить ее на Святую Землю. Со временем тамплиеры предлагали больший спектр финансовых услуг. Тамплиеры-рыцари распустились в 1312 году, но другие банкиры продолжили практику кредитования.
В 1462 году францисканские монахи в Италии создали первые некоммерческие ломбарды или monti di pietà («банки благочестия»), которые распространились по всей Европе. Идея заключалась в том, чтобы быть похожим на Grameen Bank в Renaissance Italy — кредитора последней инстанции, вытеснившего кредитных акул, которые вымогали у отчаявшихся заемщиков. Папа продолжал утверждать все больше видов финансовых инструментов, до тех пор, пока кредитование с процентами не было разрешено.
Так почему же запрет на ростовщичество исчез?
Рассмотрим Церковь как бизнес, основным продуктом которого является спасение, объясняют экономисты Роберт Б. Экелунд (Robert B Ekelund) и Роберт Ф. Хеберт (Robert F Hébert). Когда католическая церковь держала монополию в Европе, духовенство могло «продать» спасение по высоким ценам, в том числе в виде строгих запретов и купленных «индульгенций», которые грешники могли купить, чтобы им отпустили грехи. Но в 1500-х годах, во время Реформации, богословы, такие как Мартин Лютер, осуждали эти практики. Они выступали за более прямые отношения с Богом, которые не полагались на священников в качестве посредников, и основали новые христианские движения, такие как протестантизм. Христианские фракции конкурировали за верующих, и чтобы повысить их привлекательность, религиозные организации предъявляли меньше требований к верующим, а это означало ослабление их позиции в отношении ростовщичества.
В Европе в XVI веке экономика переходила от сельского хозяйства к торговым центрам, таким как Флоренция. Глобальная экспансия сделала кредиты и инвестиции более прибыльными, даже когда золото, прибывающее из Южной Америки, вызвало инфляцию. В этих обстоятельствах альтернативные издержки некредитных денег росли все выше и выше, как утверждают Шейнкман и Глазер.
С 1100-х по 1500-е годы священнослужители, известные как схоласты, обсуждали, действительно ли кредитование было греховным. Схоласты были интеллектуалами своего времени. Они изучали римское право, греческую философию и арабскую науку в университетах Парижа, Кельна, Вены и других во всей Европе и включали такие светила, как Фома Аквинский. Они писали и размышляли с придирчивостью юристов. В отличие от предыдущих поколений мыслителей, считавших, что цена должна отражать себестоимость продукции, многие схоласты понимали силу спроса и предложения и утверждали, что справедливая цена была рыночной.
Схоласты также признали ценность бизнес-рисков. Многие из них санкционировали коммерческие займы, подлежащие погашению с помощью части прибыли. Пока возврат не был гарантирован, потому что предприятие может потерпеть неудачу или залог был недоступен, кредиторы заслуживают того, чтобы удерживать процент, считали они. Некоторые священнослужители также поняли, что люди, которые предоставили деньги, не смогли использовать их на других прибыльных предприятиях. Это современное обоснование для разрешения ссудного процента: альтернативные издержки. Цена заимствования денег отражает упущенную возможность выгодно инвестировать ее в другие места.
Схоласты серьезно относились к финансам, но они всегда считали это связанным с областями правосудия и естественного права. Аквинский и ему подобные хотели знать справедливый способ распределения богатства и того, как можно обеспечить справедливый экономический обмен. Например, в «Сумма теологии» (1265-1274) Аквинский утверждал, что «естественный финал» или цель денег — обмен. Использование денег для зарабатывания денег, а не для облегчения обмена товарами и услугами, нарушало естественное право. Это было похоже на продажу вина или пшеницы отдельно от права потреблять эти продукты, то есть продавать одно и то же дважды. «Принять ростовщичество для кредитования денег само по себе несправедливо, потому что это случай продажи того, чего не существует. И это явно является созданием неравенства, противоречащего справедливости», — писал Аквинский.
Схоласты так и не разрешили свои споры. Вместо этого их заменили новые власти по вопросам этики и финансов. Только в эпоху неоклассической экономики в XX веке экономика стала, по-видимому, научным исследованием личных интересов и индивидуальных стимулов.
Конечно, сегодня люди обсуждают этику финансов. Но так как многие из языков экономики аморальны и основаны на предположении, что каждый действует в своих узких личных интересах, требуя только финансовых результатов, похоже, что люди ждут справедливых результатов разрешения вопроса. Мы потеряли инстинкт, что финансы и долг — это моральные дела, вплоть до того, что понимали схоласты.
Итак, что бы схоласты сделали из современных финансов? Будут ли они восхищаться тем, насколько эффективно сбережения семьи могут найти продуктивное использование? Или они будут осуждать, как развивающиеся страны платят больше заемных, чем богатые? Будет ли их поражать международный охват наших банков? Или они будут осуждать, как бедные люди платят за банковские услуги, такие как проверка счетов, которые богатые люди получают бесплатно?
Для большого банка не является странным нанимать такого богослова, как Миллер. Что должно быть странным, так это то, что мы находим это странным. Наш современный разговор о неограниченных свободных рынках и акционерной стоимости — это аномалия.
Но ни светские, ни религиозные власти не предлагают много рекомендаций для банкиров, пытающихся связать то, что они делают с какой-то этической традицией. Миллер говорит, что в семинариях и богословских школах наблюдается полное отсутствие внимания к экономике и рынку. Общественность критикует банкиров за их этические недостатки, но сами банкиры также потерпели неудачу из-за этики власти.
Тем не менее, любой, кто заинтересован в восстановлении этики в мире финансов, может основываться на тысячелетнем фундаменте. Вопросы по-прежнему актуальны.
по материалам AEON
