В последнее время жители центральноазиатских государств все чаще начали замечать, что экономика их стран впадает в глубокую зависимость от Китая, который вложил огромные средства для распространения своего влияния в регионе. Жители этих постсоветских стран сильно сомневаются, что в случае каких-либо потрясений, Китай спишет им какую-нибудь финансовую задолженность, как это делает Россия. В Кыргызстане, где согласно официальным данным, почти каждый пятый живет за чертой бедности, придется скорее всего потуже затянуть пояса.

Иллюзия либерализации?

Последние годы для Узбекистана стали временем повышенного внимания со стороны общественности. Связано это с некоторым оживлением политической жизни в стране, всесторонними реформами и бурным темпом роста экономики. В связи с этим в массовом восприятие начинают вырисовываться фактически два разных государства, старый Узбекистан Каримова с закостенелой и неэффективной авторитарной гос машиной, и новый после реформенный стремительно развивающийся Узбекистан наших дней. 

Более того, черту разделяющую две эти «эпохи» проводят и сами власти Узбекистана, часто напоминая о необходимости избавления от старой системы управления имевшей место в течение долгих 25 лет президентства Ислама Каримова, т.е до того момента когда страну в сентябре 2016 года возглавил Шавкат Мирзиеёв. 

Но насколько действительно велика разница между двумя этими эпохами политического развития страны?  И можно ли с уверенностью сказать, что Узбекистан постепенно превращается в здоровое демократическое государство? 

Когда мы говорим о таком процессе как либерализация, надо понимать и то, а что собственно подвержено либерализации и от чего мы вообще отталкиваемся. Для примера, если взять изменения, произошедшие в Северной Корее на протяжение последних 10 лет, то даже там можно наблюдать некоторую либерализацию, в частности в сфере предпринимательства. Однако, насколько в таком случае можно говорить о растущей свободе в стране, и позволяет ли это верить в то, что данное государство рано или поздно станет образцовой демократией? Едва ли это так, ибо следствием незначительных изменений, наблюдаемых там сегодня является вполне себе продуманная и добровольная политика действующего правящего режима, нацеленная на весьма конкретные интересы. Тоже следует иметь в виду, когда рассматриваются политические изменения в любой другой стране, ибо даже растущая динамика того или иного процесса необязательно должна привести к его логическому завершению. 

И все же, говоря об Узбекистане, наиболее важным достижением последних лет следует считать либерализацию экономики и увеличение темпов ее роста до рекордных значений. Несмотря на наличие ряда проблем в этом направление, экономические успехи Узбкистана при Мирзиеёве мало кем ставятся под сомнение. Но справедливости ради заметим, что и потенциал этой страны был всегда очевиден, поэтому особенного чуда в бурных темпах роста нет, это вполне можно расценивать как закономерный итог начала постепенного освобождения рынка от усиленного гос контроля и неэффективной административно-командной системы. 

Если с экономикой все более-менее понятно, то вот с остальными реформами дела обстоят несколько сложнее. Чуть выше мы писали о важности знания того, из чего приходится исходить, и выходит так, что с одной стороны происходит ребрендинг режима, смягчается контроль над СМИ, ограничивается влияние силовых структур, наблюдаются попытки выстраивания диалога с обществом. Но все это лишь первые серьезные попытки изменения давно сформировавшейся системы, где все и всегда строилось на принципах далеких от понятий публичной политики и правовых институтах. Узбекистан был долгое время страной с законсервированной моделью развития, уступавшей по уровню свободы многим постсоветским государствам, включая и соседний Казахстан. 

Для наглядности рассмотрим работу парламента Узбекистана, казалось бы, цели развития парламентаризма были определены. Но мы вынуждены наблюдать лишь одно векторную многопартийность. В Узбекистане действует 5 партий, но фактически вся их роль сводится к протокольному оформлению спускаемых решений сверху. Последняя видимая политическая активность партий наблюдалась в 1991м году, с тех пор же партии в этой стране превратились в фактически рекомендательный орган при президенте. Притом это не скрывается даже самими представителями партий, так например по словам главы партии «Адолат» Наримана Умарова:
«Партия не решает проблемы, а показывает президенту то, что они существуют».

Т.е даже с учетом произведённых реформ, ключевой проблемой остается все та же суперпрезидентская система, где отношения президента и парламентеров, складывается в формате «руководитель-подчиненные». С 2016 года хоть и наблюдаются сдвиги, доходило даже до теледебатов между политиками, сущность гос устройства Узбекистана остается неизменной. Просто если при Каримове страна управлялась по принципам «Узбекской модели развития», то сейчас страной правит Мирзиеёв со своей «Стратигией развития 2017-2021».

К сожалению, получается так, что о существенной политической либерализации в Узбекистане пока говорить очень рано, существующие реформы скорее выглядят как полумеры, нежели попытки кардинального переустройства модели управления страной. Поэтому ждать кардинальных изменений придется еще долго. Конечно, реформы произведены, но произведены они там, где журналисты по-прежнему могут подвергнуться преследованиям, где до сих пор можно наблюдать чиновников с блокнотами вокруг президента, где слабо развита публичная политика и отчетность. Крайне показательно, что даже преподавание политологии в Узбекистане разрешили только в прошлом году. Это хорошо показывает насколько тернистым, будет путь изменений. Но как говорится, на безрыбье и рак рыба, поэтому радует уже то, что в Узбекистане есть политические силы способные на изменения, пусть даже эти изменения сейчас во многом носят лишь косметический характер. 

Неофеодализм в Таджикистане

Наши регулярные читатели наверняка помнят, что августе прошлого года наш сайт был заблокирован на территории Таджикистана после публикации интервью с Кабири, для нас однако, это послужило лишь знаком того, что необходимо продолжать писать о происходящим в этой стране процессах, так-как они являются наглядным примером того, что может происходить в условиях когда вся власть в стране сосредоточена в руках коррумпированного непотического режима, и послужат хорошим предупреждением для других стран ЦА. 

Сложившаяся в начале 90х социально-экономическая ситуация стала временем больших возможностей по за получению и укреплению своей власти для некоторых политиков. В политологии возникшие после распада СССР политические режимы нередко называются гибридными. И все же, «успехи» в построение авторитарных систем у стран постсоветского пространства разные, но безусловными лидерами принято считать Туркменистан и Таджикистан, подробнее о последнем мы сегодня и поговорим.

Чтобы проанализировать возможное будущее политического режима в Таджикистане, необходимо взглянуть на историю его формирования, которая как это часто бывает в случае стран СНГ, практически полностью завязана вокруг личности самого автократа. Эмомали Шарифович Рахмонов, именно так первоначально именовался бессменный лидер Таджикской республики, является фактическим руководителем страны с 1992 года (прим автора, до введения 16 ноября 1994 должности президента, Рахмонов являлся председателем Верховного совета республики, т.е фактическим главой государства) а по итогам прошедших в октябре минувшего года выборам останется президентом до 2027 года, с возможностью баллотироваться вновь. Вполне обыденная ситуация для современных диктатур. И все же, от других стран постсоветского пространства «эволюция» строя Рахмона отличается некоторой линейностью, если в основной массе так называемых «гибридных режимов», политические элиты часто идут на хотя бы мнимое послабление своего влияния, совершают президентскую рокировку, как например произошло в России, создают отдельные органы для сохранения влияния после формального ухода главы государства, и в целом стараются выставить себя в приемлемом виде на мировой арене, иными словами идут на различного рода тонкости и ухищрения, выгодно используя при этом демократические механизмы.

То вот в случае с Таджикистаном все обстоит куда более прямолинейно, что называется, лоб в лоб. Стоит признать, что Рахмон все-таки шел на некоторые уступки в ходе своей политической карьеры, как минимум в 1997 году, между сторонами в гражданской войне был достигнут консенсус, который позволял получить представительство во власти бывшим главам объединенной Таджикской оппозиции. Однако, уже к середине 2000х все противники Рахмона были лишены постов, и были вынуждены бежать из страны, и даже за рубежом продолжали подвергаться преследованиям.

Более того, кровопролитная и разорительная гражданская война, продолжавшаяся долгие 5 лет, стала одним из серьёзнейших орудий в руках президента и пропагандистов его режима. Народные массы на постсоветском пространстве в принципе любят выражение «лишь бы не было войны», и часто аргументируют поддержку действующих режимов, а в случае Таджикистана, где в народной памяти еще свежи все ужасы и лишения гражданской войны, это принцип был возведен в абсолют. В дальнейшем, не без помощи избавления от политических конкурентов, и с внесением правок в конституцию, власть Эмомали Рахмона укреплялась вплоть до настоящего момента. Сам же он с 2015го носит титул «Пешвóи миллáт», что означает лидер нации, полное же название титула звучит как: «Основатель мира и национального единства — Лидер нации».

Перед минувшими президентскими выборами многие эксперты предрекали, что пост главы государство плавно будет передан «наследнику» Рахмона, его старшему сыну - Рустаму. Но на пост президента его кандидатура так и не была выдвинута. Связывали это с готовностью Эмомали Рахмона продолжать свою деятельность на посту президента, а вариант с передачи власти сыну, или любому другому родственнику, был отложен на случай смерти или во избежание массовых недовольств. Все-таки нужно учитывать, что режим Эмомали всегда был склонен к непотизму, и сам эксцентричный диктатор по слухам не доверяет никому кроме своей семьи, что почти исключает возможность нахождения во главе страны иного лица, никак несвязанного с семьей Рахмона. 

В сентябре 2020, одним из хирургов Израильской клиники была опубликована информации о том, что Рустам Эмомали проходил лечение от рака в их клинике в 2019м году. Часть политологов посчитала это одной из возможных причин почему Рахмон вновь выдвинул свою кандидатуру на пост президента, вопреки прогнозам экспертов. Напоминаем, что Рустам Эмомали является действующим мэром Душанбе и председателем нацсовета республики, т.е. вторым лицом в государстве, и потенциальным наследником Рахмона. 

Следует отметить, что Рустам является не единственным держателем «активов» своего отца, фактически весь Таджикистан является личной вотчиной клана Рахмона, даже культ личности в этой стране строится не только вокруг самого «лидера нации». Так, например, предложения о наделение статусом «лидера всех мусульманских женщин» поступали в отношение жены президента. Свою дочь Рахмон назначил управляющей аппаратом президента, остальные родственники также занимают крупные государственные посты. Политическая власть семьи Рахмона дает им и неограниченные финансовые возможности, можно говорить о том, что фактически весь крупный бизнес страны, включая главный банк республики, и доходы от продажи ресурсов находятся в руках семьи президента. Это позволяет нам разглядеть не только предпосылки для появления немонархического режима в будущем, но и сделать вывод о том, что само государство в целом представляет собой некую форму неофеодализма, где вся страна существует для обогащения лишь одной семьи. 

В связи с чем перспективы для успешного будущего Таджикистана в таких условиях кажутся крайне смутными.

Р. Мухаметов: Турция – центр югоевразийства

Победа во Второй Карабахской войне стала огромным достижением и знаковым моментом не только для Азербайджана, но и для всей мусульманской уммы. Парад, состоявшийся в Баку 10 декабря показал, что ситуация в Кавказском регионе и на Ближнем Востоке меняется. Как победа в Карабахе изменила расклад геополитических сил на Кавказе и Ближнем Востоке? На этот вопрос отвечает известный российский политолог, публицист Ринат Мухаметов.

Победа в Карабахе

Прежде всего надо поздравить азербайджанский народ с победой во Второй карабахской войне. Это стало огромным достижением и таким знаковым моментом не только для Баку, не только для всего Азербайджана, но и для региона, всей уммы в целом. Парад, состоявшийся в Баку показал, что в целом, ситуация в регионе меняется. Говоря о регионе имеется ввиду в целом не только Закавказье, но и часть Ближнего Востока, Турцию и сопредельные какие-то пространства. Сегодня для Турции, в связи с тем, что произошло в Карабахе, сама жизнь подводит к тому, что формируется новая стратегия, выкристаллизовывается некий подход, который можно охарактеризовать как некий подход евразийский.

Турецкий проект евразийства

Но, говоря о евразийстве имеется ввиду не то евразийство, которое традиционное, которое сфокусировано в Москве и продвигается из Москвы. Это евразийство иного рода, которое я лично для себя называю югоевразйством и отделяю его от североевразийства. Югоевразийство особый проект, имеющий свои исторические корни, геополитические корни, геополитическую какую-то подоплеку. Может быть даже, экономическую в первую очередь. Некий проект, помимо Москвы и Стамбула для евразийского пространства еще предлагает некоторым образом Польша, но это уже не евразийский проект, а скорее некий такой восточноевропейский проект.

В любом случае, вся эта ситуация отсылает нас к раскладам, которые мы видели еще в 16-17 веке, когда было Московское царство, Османская империя и Речь Посполитая. Так вот, Стамбул некоторым образом сегодня становится арбитром, таким центром притяжения, интеграционной какой-то площадкой для пространства от Закавказья до Балкан, для южной части постсоветского пространства. и даже вообще для постсоциалистического мира, я имею ввиду, страны с социалистической ориентацией, в первую очередь Балканы. И вот это пространство оно юго-евразийское, его можно очертить от Балкан до Афганистана, от Катара до Киева, включая Закавказье и Северный Кипр и Северную Сирию.

В первую очередь для любого интеграционного проекта для него важен какой-то образ будущего, некая притягательная модель. Турция сегодня действительно показывает как можно в условиях глобализации достаточно успешно развиваться, несмотря на все проблемы, не скатываясь при этом в какое-то тотальное отрицание Запада, не превращаясь с одной стороны страшной, с другой стороны комичной для 21 века формы авторитаризма.

Турция - евразийская держава

При этом, когда мы говорим о евразийстве, в контексте югоевразийства, я не имею в виду те идеи, те проекты, те мысли, которые продвигает тот же самый Дугин. То есть это не речь о каких-то иррациональных вещах, это наоборот, это вполне себе прагматичные, основанные на реальной почве, на реальных интересах какие-то задачи.

Турция имеет все основания говорить о себе как о евразийской державе. Турция имеет все основания в истории, в политике, в экономике, и вообще в запросах нынешнего дня. Исторически Османская империя, и вообще турецкий народ всегда был народом евразийским и всегда он жил в условиях многокультурности, многоэтичности, многонациональности.

Тот же самый Стамбул до 20 века был городом многоязыким, многонациональным, где соседствовали церкви и мечети, и синагоги. Причем церкви самые разные, от западных католических до православных греческих и разных восточных халкидонских церквей.

Османская империя, например, никогда не знала таких проблем, как насильственная христианизация татар или как какие-то реки крови при подавлении десятков башкирских восстаний, или 70-летней, или даже как некоторые историки говорят, даже 100-летней Кавказской войны, или депортация черкесов. Ничего подобного Османская империя не знала, то есть это характер османского югоевразийства отличался от тех реалий, которые мы наблюдали севернее, в пространствах, где, будем говорить, господствовала северо-евразийская модель.

Идеи северо-евразийского и юго-евразийского проектов

Сейчас мы не говорим, речь не идет про северо-евразийские реалии, северо-евразийский проект. Это тема отдельная. Югоевразийство оно отличается вот в этом слове “юго”, это во всех смыслах юго. И в геополитическом, и в эмоциональном, и в политическом, и чисто даже в гуманитарном.

Если в северо-евразийском проекте как было, так и есть в центре его имперская идея, то для югоевразийства скорее характерен такой подход, как федералистский. Объединение для совместного процветания, для защиты, продвижения совместно своих интересов на какой-то общей базе. Не вокруг общего центра, а скорее вокруг общего интереса.

Сотрудничество Российской и Османской империй

Но эти два проекта они не обязательно должны враждовать и не обязательно будут враждовать между собой. Сегодня они наоборот, могут дополнять друг друга. Как например, мы видим, что нерешенная 30 лет карабахская проблема, за которую брался северный центр Евразии Москва, 30 лет решение находилось в вакууме. И только с подходом из Стамбула, с участием Турции удалось как-то сдвинуться и приблизиться к разрешению этой застарелой проблемы, решение которой казалось вообще не достижимым в какой-то обозримой перспективе.

Так и было в истории тоже. Не всегда Османская империя и Российское государство, как в виде Московского царства, так и Российской империи враждовали. И особенно до Петра так было. Было и достаточно даже симпатий и сотрудничества. И даже в то время, когда Иван Грозный завоевал пост ордынско-татарские ханства Османская империя думала, но не вмешалась в этот процесс. И уже тогда, в 16-17 веке, Османская империя, Стамбул был таким центром, арбитром для Средней Азии отчасти. В первую очередь для Балкан, для Закавказья, для Северного Кавказа, для Причерноморья и для значительной части Восточной Европы.

Этот опыт мало известен, но от того он не менее интересен. При этом надо четко разделять идеи неоосманские, так называемый неоосманский проект, который в свое время выдвинул бывший министр иностранных дел и премьер-министр Давутоглу. Хотя конечно, между ними есть много общего. Но все таки неоосманский проект это движение в сторону Средиземноморья в первую очередь. Это связь и акцент на таком пространстве Рима, западного Рима, восточного, это движение в ту сторону. В то время, как югоевразйство это акцент на более восточные какие-то регионы, примерно от Северной Сирии, Катра, до Балкан, и от Северного Кипра и Западной Турции до Афганистана и Средней Азии, от Киева до части Средней Азии и Центральной Азии.

Юго-евразийство и пантюркизм

И при этом, юго-евразийство не нужно путать также и с пресловутом пантюркизмом, которым пугают сейчас на российском ТВ. Хотя, конечно, идеи какой-то тюркской интеграции они действительно не чужды и югоевразйству, поскольку тюркская среда составляет значительную его часть.

Таким образом, юго-евразийская идея, юго-евразийский проект - это идея интеграции, связи пространств Азии и Европы по южному поясу. Условно говоря, от Балкан до Пакистана, до Афганистана. И победа в Карабахской войне имеет тут ключевое значение, поскольку она вновь помогает связать, разорванное Первой мировой войной, разорванный европейскими геополитиками еще начала 20 века пространство. Связать Закавказье с Ближним Востоком и не зря на это очень важное внимание обратил Глеб Павловский, известный политолог и стратег Кремля начала 2000-х.

Легимитизация Путиным Турции в закавказской политике

Очень важно обратить внимание на слова того нашумевшего интервью, которое давал Путин по итогам Карабахской войны. Там у него содержится одна очень мысль, которая заставляет на себя обратить серьезное внимание. Он говорил, что Баку имеет право сам выбирать себе союзников и он сделал этот выбор и этот выбор вполне легитимен и он должен приниматься со стороны Москвы.

Все это очень интересно, если учитывать, что Москва отказывает в праве выбирать себе союзников, например, для Киева, для Молдовы, не говоря уже о странах ОДКБ. Получается, что Путин, и в его лице нынешняя Российская Федерация, считают участие Турции вполне легитимным и полезным в закавказской проблеме. И речь идет о неком тандеме, о неком совместном решении вопросов и даже разделе сфер влияния в этом регионе, по принципу похожему, который мы видели в Сирии, когда Россия и Турция совместно проводят там патрули и реализуют какую-то, отчасти совместную политику.

Участие Турции в отличие от любого другого геополитического игрока на постсоветском пространстве считается позитивным каким-то образом, в какой-то степени, как минимум.

Интеграция Армении в юго-евразийский проект

С другой стороны очень интересно то, на что тоже нужно обратить внимание, это выступление, это мысль, которая содержалась в выступлении Эрдогана на пресс-конференции, которая состоялась после парада победы в Баку. Он говорил о том, что если армянские политики сделают правильные выводы из произошедшего, из того поражения, которое они потерпели в Карабахе, то не исключается, что Турция откроет границы, наладятся отношения, торговля.

То есть иначе говоря, что в этот общие юго-евразийский проект, в этот пространство совместного сопроцветания Закавказья, Турция, Средней Азии, части Ближнего Востока и Балкан может быть включена и Армения, как полноправный и один из участников этого процесса. И с точки зрения истории и политики это вполне логично, потому что действительно, армяне, Армения, армянский народ, на протяжении многих сотен лет были неотъемлемой частью османской жизни, Османской империи и до этого других исламских государств, и исламских империй.

Вызов Стамбула

И этот вызов, он для Стамбула, не Анкары, потому что все таки наверное, Стамбул является центром этого югоевразийства во всех смыслах. В первую очередь как экономический центр. Это не новое, это не является каким-то чрезвычайным, чрезвычайно угрожающим и чрезвычайно сложным, поскольку турецкая геостратегическая, геополитическая и вообще политическая история, она ведь не ограничивается на Османской империи с ее ориентацией на Средиземноморье. Она ведь знает и период сельджуков, которое именно больше на Закавказье, на Переднюю Азию опиралось.

И после Османской империи, хотя действительно османство, османизм - это наивысшая. наверное турецкой политической, геополитической истории. Но тем не менее, она в этом не ограничивается и опыт турецкой политики позволяет давать ответы и реагировать на самые разные вызовы, и в том числе выдвигать сегодня на сцену такие стратегии, такие проекты, как югоевразийская интеграция.