В этом году Премией по экономическим наукам памяти Нобеля были удостоены Абхиджит Банерджи, Эстер Дюфло и Майкл Кремер за их труды в области экономического развития с использованием рандомизированных контролируемых испытаний (РКИ).

Такой выбор лауреатов вызвал неоднозначную реакцию в мире, в том числе и потому, что использование РКИ вызывает разногласия между учёными-экономистами. А в Китае многие решили, что Нобелевский комитет в очередной раз проигнорировал китайский опыт развития, который не имеет ничего общего с РКИ.

Да, конечно, это критическое отношение отчасти напоминает басню про лисицу и виноград. За всё время существования Нобелевской премии она присуждалась китайским гражданам лишь трижды (премии по литературе и медицине и премия мира). Тем не менее экономическая история Китая содержит важные уроки, которые сегодня игнорируются в основанных на РКИ подходах к изучению экономического развития. Полевые исследователи явно позабыли о той мудрости, которая была известна классическим экономистам, занимавшимся вопросами развития в 1950-е: экономическое развитие предполагает совершение трудных, но необходимых шагов для достижения устойчивого роста.

Например, повышать уровень внутренних сбережений очень трудно, но абсолютно необходимо. Классические экономисты, занимавшиеся темой развития, например, Пэй-Кан Чан, Рой Харрод, Евсей Домар и Роберт Солоу, считали, что для запуска процесса экономического роста в бедной стране нужны сбережения. Их главный вывод был во многом интуитивным: даже фермеры, ведущие натуральное хозяйство, знают, что для улучшения жизни в будущем надо сберегать какую-то часть денег в настоящем с целью купить ещё один участок земли или более качественную технику, с помощью которых можно улучшить свою судьбу.

Но в 1970-е сбережения стран, богатых нефтью, а также Японии наводнили мировые финансовые рыки, что привело к появлению новой идеи. С тех пор стало принято считать, что развивающиеся страны могут просто опираться на международные заимствования для накопления внутреннего капитала. И, несмотря на серьёзные потери и страдания обременённых долгами стран, особенно в Латинской Америке, эта идея до сих пор жива.

Китай, со своей стороны, приступил к накоплению капитала с помощью внутренних сбережений с начала 1950-х. Китай был одной из самых бедных стран мира, но при этом уровень национальных сбережений здесь никогда не опускался ниже 20% ВВП в период до 1978. А затем он стал повышаться почти каждый год вплоть до 2008, когда этот показатель достиг пикового значения – 52% ВВП.

Страна может в полной мере воспользоваться своими внутренними сбережениями, если она развивает собственные промышленные мощности. Лидеру - основателю Сингапура Ли Куан Ю принадлежит знаменитое высказывание: «Ни одна страна не обрела крупной экономики, не превратившись сначала в индустриальную державу». Но создавать промышленные мощности трудно: зачастую это означает, что стране надо начинать с «грязных рабочих мест», одновременно стимулируя неутомимое предпринимательство.

Китай делал и то, и другое. Он начал с трудоёмкого экспорта и постепенно создал самую полную производственную сеть в мире и при этом вошёл в число стран с наибольшим количеством предпринимателей. Между тем, начиная с 1990-х, мало кто из экономистов, занятых темой развития, интересовался этими вопросами: как страны могут проводить индустриализацию и выращивать собственных предпринимателей.

В современной экономической науке о развитии в основном упускается из вида и другой вопрос: как координация в масштабах всего общества может со временем привести к созданию масштабной производственной экономики. У классических экономистов, таких как Пауль Розенштейн-Родан, Альберт Хиршман и Александр Гершенкрон, имелись систематические и убедительные теории, объясняющие этот механизм, чья растущая отдача не может быть учтена в доминирующей сейчас неоклассической модели Эрроу-Дебрё.

Если говорить практически, экономическая координация обычно требует действий государства. Когда в конце 1980-х годов четыре «тигра Восточной Азии» (Гонконг, Сингапур, Южная Корея и Тайвань) привлекли мировое внимание, быстрый рост их экономики вызвал оживлённые дебаты о том, какой должна быть правильная роль государства в экономическом развитии, что привело к появлению идеи «государственной модели развития» («developmental state»). Но Азиатский финансовый кризис 1997 года поставил под серьёзное сомнение эту азиатскую модель, и с тех пор экономическая наука о развитии вернулась к неоклассической парадигме.

В случае Китая государство явно сыграло важную роль, но ему нельзя приписывать все успехи страны. Вмешательство государства в экономику было наиболее эффективным тогда, когда подобные меры копировали действия других стран Восточной Азии: помогать накапливать производственные мощности и осуществлять координацию, когда это необходимо. Очень жаль, что экономические успехи Китая столь часто считаются символом совершенно иного подхода к развитию – «государственный капитализм».

Так или иначе, но современная экономическая наука о развитии с её РКИ-подходами многое упускает из вида. Эксперименты могут помочь властям улучшить уже существующие социальные программы или заложить фундамент для новых, но они не могут объяснить бедной стране, как ей добиться устойчивого роста экономики. Как гласит старая китайская пословица, лучше дать человеку удочку, а не рыбу.

В экономических успехах Китая нет никакого секрета. Эта страна просто последовала советам классических экономистов и совершала трудные шаги, необходимые для достижения прогресса в долгосрочной перспективе. И не нужны никакие эксперименты, чтобы понять, какие это шаги. Они одинаковы для всех развивающихся стран и известны уже десятки лет.