В XIX веке колониальные державы устроили раздел переживавшей упадок империи Цин с помощью несправедливых договоров. Полвека спустя травмы прошлого вновь выходят на первый план усилиями второй мировой державы, которая вступила при Си Цзиньпине в стратегическое противостояние с Вашингтоном.

Oдним субботним утром в Осаке два влиятельнейших мировых лидера вели ожесточенный торг в удаленной от посторонних глаз комнате. 18 июня 2019 года Дональд Трамп поднял ставки в противостоянии с Си Цзиньпином на полях проходившего в Японии саммита «двадцатки». Внезапно китайский лидер застал оппонента врасплох. «Си вдруг заявил, что неравное соглашение с нами стало бы „унижением" на уровне Версальского договора, по которому Японии отошел принадлежавший до того Германии полуостров Шаньдун», — рассказывает Джон Болтон, занимавший в тот момент пост советника по национальной безопасности Белого дома. Си Цзиньпин предостерег насчет «вспышки патриотического гнева» в Китае, если Вашингтон не поумерит свои аппетиты. «Трамп явно не имел ни малейшего представления о том, что говорил Си», — с издевкой добавляет автор книги «Комната, где все случилось» (The Room Where it Happened) о его работе вместе с кипучим президентом. После занявшего 80 минут разговора оба ястреба согласились на время зарыть топор торговой войны, и Трамп сделал собеседнику сомнительный комплимент: «Вы — величайший китайский лидер за 300 лет!» Советники нашептывали ему, что китайская история, скорее, исчисляется тысячелетиями…

Европейцы ни разу не извинились

Эта история напоминает о незаживших ранах Пекина после «века унижения», когда колониальные державы устроили раздел переживавшей упадок империи Цин с помощью несправедливых договоров. Это стало самой мрачной главой в непростой истории тысячелетних отношений Китая и Запада. «Европейцы ни разу не извинились за опиумные войны и разграбление летнего дворца. У этого молчания остаются отголоски и сегодня, когда Запад дает Китаю уроки насчет прав человека», — говорит профессор Манчестерского университета Янвэнь Чжэн. 

Колониальные захваты

В 1839 году викторианская Англия положила начало пушечной дипломатии, развязав хищническую «опиумную войну». «У нации нет постоянных союзников, у нее есть только интересы», — заявил тогда лорд Палмерстон. Современные гонконгские небоскребы являются далеким отголоском морского нападения на маньчжурскую династию, которая отгородилась за древними ритуалами и самодостаточностью, десятилетиями отвергала дипломатическую открытость со стороны Европы.

Уже тогда торговля была ядром войны. Лондонские торговцы, чье поле деятельности император ограничил южным портом Кантон, закупали на шедшие из Мексики деньги шелка, фарфор и чай, которые так ценились в европейских салонах. Чтобы сократить дефицит, они контрабандой везли опиум из Бенгали, где тогда еще не было чая. Тем не менее этого стало недостаточно.

Англия силой добилась открытия для торговли пяти китайских портов (в том числе Шанхая) и легализации опиума. Не забыла она и о покрытой джунглями скалистой земле в стратегическом устье реки Чжуцзян, Гонконге. Жаждавшие рынков и престижа Франция. Германия, Россия, США и Япония устремились в открывшуюся брешь, заставив Поднебесную склониться силой штыков. В 1860 году французские и британские солдаты разграбили летний дворец, резиденцию «Сына неба», на севере Пекина и выкроили себе концессии в крупнейших городах вроде Шанхая. Все эти удары, которые имперский двор долгое время скрывал, пошатнули новые поколения образованных китайцев, и часть из них уехала за границу учиться у победоносного Запада.

Колониальные захваты свергли космологическое представление о мире, в котором Китай правил «всем, что находится под небом, поскольку его цивилизация естественным образом стоит выше любой другой», — пишет один китайский историк под псевдонимом Чаотянь. «Крах этой мечты породил современный китайский национализм», — добавляет он.

Колониальное унижение

Подобно питавшим немецкий национализм наполеоновским войнам, колониальные трагедии XIX века породили китайский патриотизм, получивший воплощение в фигуре основателя Гоминьдана Сунь Ятсена. Президент эфемерной Китайской Республики, которая сформировалась в 1911 году на развалинах тысячелетней империи, пообещал модернизировать раненого гиганта, чтобы «стереть унижение» колониализма. Эта формулировка неизвестного происхождения приобрела большую популярность среди молодых китайских националистов, недовольных компромиссами империи перед лицом завоеваний Японии, которая начала наступать на китайские границы после того, как проглотила Корею. 

Национальное освобождение стало лозунгом генералиссимуса Чан Кайши, который вел борьбу за власть с коммунистами. Как бы то ни было, Мао Цзэдун в конечном итоге одержал победу в 1949 году. «Китайский народ поднялся!» — провозгласил он, подняв серп и молот на площади Тяньаньмэнь. По его словам, это стало концом «столетнего унижения». Тем не менее патриотическая гордость кормчего была частью революционных усилий по формированию мирового коммунизма. Устремленный в будущее красный Китай хотел оставить в прошлом унижения с помощью пятилеток и идеологической обработки населения. Это культурное мессианство погибло в грохоте Культурной революции.

Китайская мечта о национальном возрождении

Полвека спустя травмы прошлого вновь выходят на первый план усилиями переживающей возрождение второй мировой державы, которая вступила при Си Цзиньпине в стратегическое противостояние с Вашингтоном. «Возвращение Гонконга на родину смыло век национального унижения», — заявил самый авторитарный лидер со времен Мао 1 июля 2017 года на фоне величественного залива по случаю 20-летия возврата земли, которую британцы получили по итогам первой опиумной войны.

Пропаганда и школьные учебники делают упор на колониальных трагедиях для продвижения «китайской мечты о национальном возрождении» президента Си, чья «мысль» теперь прописана в конституции. «Сегодня в риторике Си Цзинпина больше национализма, чем у его исторических противников из Гоминьдана», — говорит Янвэнь Чжэн. Подобное использование прошлого отвечает жизненно важному императиву для партии, которая стремится к новой легитимности, чтобы оправдать полный политический контроль над самой густонаселенной страной мира после краха коммунистической системы.

По словам историков, этот националистический поворот оформился недавно, в 1990-х годах, после событий на площади Тяньаньмэнь. «В тот момент растерянная уходом молодежи Партия вернула тему „века унижения" и представила ее через антизападную призму, чтобы устроить патриотическое воспитание, — напоминает бывший корреспондент „Вашингтон Пост" в Пекине Джон Помфрет. — Режиму был нужен противник». 20 лет спустя Си Цзиньпин пожал плоды промывания мозгов, запустив когти в Гонконг под аплодисменты континентальных масс, и открыто представил Китай как альтернативу либеральной демократии в мировом масштабе.

Разочарование в Западе

Тем не менее изначально китайский патриотизм не был антизападным. Долгое время в XIX веке новая интеллигенция рассматривала Запад, скорее, как образец, а не противника. Несмотря на утверждение современной пропаганды, многие просвещенные интеллектуалы того времени рассматривали разграбление летнего дворца как значимый удар по династии, державшей власть в своих руках. Эти же люди восхищались Джорджем Вашингтоном за то, что он освободил свою страну от власти иностранной монархии.

Разочарование в Западе стало нарастать лишь к концу XIX века, чему способствовали в том числе расистские выходки и дискриминационные законы в США, например постановление 1882 года, которое закрыло двери для китайских мигрантов, непризнанных героев завоевания Дикого Запада. Восстание «боксеров» 1901 года, которое устроили тайные ксенофобские организации, отвергавшие Запад и христианских миссионеров, стало отражением выросшей напряженности. Первая мировая война стала последним ударом. «Отчуждение по отношению к Западу датируется Версальским договором. Это совпало с росшей популярностью коммунизма», — считает Помфрет. Молодая Китайская Республика была одурачена на переговорах в угоду Японии, которая расширила свои завоевания. Тогда новые поколения образованных китайцев повернулись в сторону социализма, сиявшего в ореоле Октябрьской революции 1917 года. В 1921 году в Шанхае возникла китайская Компартия. Век спустя Дональд Трамп, без сомнения, понятия не имеет об этих хитросплетениях истории, но его соперник Си Цзиньпин верит, что пробил час реванша.