Тема присутствия Китая в Центральной Азии в основном рассматривается сквозь призму экономического сотрудничества. Политическое влияние Пекина в регионе, вопросы лоббирования, а также другие аспекты мягкой силы Китая пока менее очевидны для сторонних наблюдателей. Но Нива Яу, научный сотрудник Академии ОБСЕ в Бишкеке, считает, что Пекин уже давно утверждает свое политические присутствие в регионе.

Нива Яу – научный сотрудник Академии ОБСЕ в Бишкеке и научный сотрудник Института исследований внешней политики в Филадельфии. Ее работы посвящены внешней политике, торговле и безопасности Китая в западных странах, включая Центральную Азию и Афганистан. Нива Яу, родом из Гонконга, с 2018 года проживает в Бишкеке (Кыргызстан), и недавно была удостоена премии Альберта Отто Хиршмана за лучший политэкономический труд в 2020 году от The Washington Post.

Тема присутствия Китая в Центральной Азии в основном рассматривается сквозь призму экономического сотрудничества. Можно ли говорить уже о политическом влиянии Пекина на страны ЦА? Есть ли свидетельства того, что Китай налаживает более тесные связи с политическими элитами Центральной Азии?

Политическое влияние Пекина присутствует в регионе с самого начала. Фактически, экономическое сотрудничество – это один из способов стимулирования этого политического влияния через работу с бизнесами, аффилированными с политическими элитами, удовлетворяя некие запросы политических элит, укрепляя культуру рентоискательства среди политических лидеров этого региона. Это основная причина, почему в Центральной Азии существует консенсус, поддерживающий китайский антисепаратизм в Синьцзяне против уйгуров, а политическая поддержка центральноазиатских политических элит очень важна для Поднебесной.

Китай очень рано начал налаживать эти политические связи.

В 1990-х и начале 2000-х годов многие лидеры Центральной Азии часто посещали Китай, по крайней мере, раз в год, с официальным визитом или просто с целью отдыха. Лидеры, находящиеся у власти много лет, такие как Назарбаев и Рахмон, например, часто посещают курорт традиционной китайской медицины в Санье, провинция Хайнань (это место само по себе является туристическим центром, обслуживающим русскоязычных туристов). Вдобавок к этому, Китай спонсирует множество программ обучения для официальных лиц из Центральной Азии, которые могут посещать Китай и обучаться там. Эти поездки, начавшиеся еще в начале 2000-х годов, обычно дорогостоящи и обставлены с определенной роскошью, что нацелено показать успешность Китая, чтобы эти чиновники из Центральной Азии захотели заимствовать эту политику и т. д. Подобные программы обучения и стажировки оказали большое влияние. К примеру, адаптация«умных городов»/режима наблюдения Huawei стала результатом таких тренингов в Китае.

В чем еще может выражаться политическое влияние Китая в Центральной Азии?

Можно просто взглянуть, как Китай получает то, что хочет в Центральной Азии. В первую очередь, речь идет о получении поддержки стран Центральной Азии в решении проблемы Синьцзяна. Это означает депортацию любых запрошенных китайских граждан ряда этносов: уйгуров, казахов или кыргызов – назад в Китай. Незаконные перебежчики границ в большинстве случаев подлежат немедленной отправке назад без выяснения того, ищет ли это лицо статус беженца. Это работало довольно успешно какое-то время, но внутреннее давление со стороны казахстанского населения на свое правительство также привело к тому, что власти немного смягчили свою позицию для этнических казахов.

Казахстанские политические элиты сейчас находятся в очень тяжелом положении.

Также Китай ценит региональную поддержку проблемы Синьцзяна на международной арене. Центральноазиатские страны, неизменно высказывающие свою поддержку Пекину, оказались важным противовесом против голосов западных стран, и стало ясно, что страны Центральной Азии скорее примут сторону Китая, чем Запада. Кроме того, время от времени мы видим, как политики из Центральной Азии говорят в китайских газетах о поддержке политики Китая в отношении Тайваня или о поддержке закона Китая о национальной безопасности в Гонконге. Это чисто политическое влияние Пекина с целью сформировать свою группу поддержки, хотя в регионе могут не знать и не интересоваться ситуацией в Тайване или Гонконге, но центральноазиатские лидеры просто соглашаются с позицией Пекина.

Политическое влияние Пекина заключается в том, что Пекин должен получать то, что он хочет. В течение долгого времени Китай хотел только поддержки по своим внутренним вопросам, но это меняется. Сейчас Китай недоволен антикитайскими настроениями среди местного населения в Центральной Азии и просит политических лидеров каким-либо образом это решить. Это уже более непосредственное вмешательство, которое может поляризовать отношения между политическим классом Центральной Азии и местным населением. Неоднократно представители посольства Китая приходили жаловаться на то, как плохо Китай изображается в кыргызских СМИ, они говорили об этом кыргызским политикам, что это плохая практика добрососедства. Аналогичная ситуация и в Таджикистане, есть скрытый месседж о том, что антикитайская позиция – это преступление, поэтому там никаких протестов не происходит, за это могут будут арестовать граждан. В Кыргызстане полиция тоже арестовывает лидеров антикитайских протестов и угрожает им. На данный момент люди все еще могут жаловаться на Китай, но Китай уже требует от правительств Центральной Азии не допускать этого.

Каково влияние Китая на законодательную систему стран ЦА? Какие есть механизмы у Китая для влияния в этой сфере?

В основном это делается с помощью программ обучения, о которых я упоминала выше. Например, в одной из этих программ, предусмотренных для судейского корпуса Центральной Азии, Китай пытается убедить страны Центральной Азии принять систему «Умного суда». По сути, он использует множество различных технологий для сбора информации, объединения этих доказательств в алгоритм, что делает постановления суда стандартизированными в соответствии с искусственным интеллектом. Предполагается, что в долгосрочной перспективе это сэкономит много времени и денег для правовой системы Центральной Азии.

И, конечно же, Китай также занимается неформальным лоббированием.

Во-вторых, через многосторонние организации, такие как ШОС. Например, некоторые виды управления логистикой, связанные с торговлей, лоббируемые Китаем, были успешно внедрены через ШОС. И, конечно же, Китай также занимается неформальным лоббированием. Некоторые местные сотрудники китайских компаний в Центральной Азии рассказали мне, как их китайские работодатели лоббируют, подкупая местных политиков, например, для получения определенного разрешения на ведение бизнеса. На более высоком уровне лоббирования был также случай в Казахстане, где предпринимались попытки лоббировать разрешение въезда в Казахстан китайской частной охранной компании, но правительство Казахстана решительно препятствовало этому.

В последние годы в Казахстане были несколько громких случаев с бежавшими из Китая этических казахов, которые запрашивали статус беженцев или гражданство Казахстана. Некоторые активисты писали о том, что Пекин оказывает давление на судебную систему в Казахстане. Если такое влияние?

Конечно, Китай оказывал давление на Казахстан, чтобы тот не принимал их в качестве беженцев, потому что это бы подтвердило подозрения о том, что творится в Синьцзяне. Уже в середине 2010-х годов этнические меньшинства начали покидать Синьцзян нелегально, потому что у них отбирали паспорт с началом репрессивной политики. В Кыргызстане было несколько случаев, когда кыргызские пограничники, поймавшие этих «беглецов», были немедленно доставлены обратно на сторону Китая, без прохождения юридической процедуры информирования министерства миграции, как требовалось в подобных ситуациях. Уверена, что подобные случаи были и в Казахстане.

Уже довольно активно муссируется тема экспорта технологий слежения Китая в страны ЦА. Какие важные проблемы в этой сфере вы могли бы выделить? Можно ли сказать, что Китай готов обмениваться технологиями со странами Центральной Азии в других, менее спорных областях?

Есть области, в которых страны Центральной Азии могут получить выгоду от сотрудничества с Китаем, и передача технологий – одна из них. В 1990-х годах Казахстан и Узбекистан передали Китаю ряд основных знаний о советской военной технике, поскольку советские заводы находились в этих странах. Это помогло Китаю, потому что Россия отказалась их предоставить. Теперь некоторые технологии, которые Россия отказалась предоставить Центральной Азии, в том числе, по торговым причинам, готов предоставить Китай. Например, технологии по переработке алюминия и производству пластика в Казахстане были предоставлены Китаем. Эти два случая достаточно положительные – казахстанские инженеры прошли обучение у китайцев, что улучшило человеческий потенциал. Это то, что нужно иметь в виду в сотрудничестве с Китаем, и есть возможности просить китайскую компанию передать знания и навыки местному партнеру.

Какие проблемы могут возникнуть из-за китайских технологий «умных городов» в Центральной Азии?

Эта технология сама по себе полезна для мониторинга дорожного движения и повышения безопасности дорожного движения, в этом нет никаких сомнений. Проблемы долгосрочные.

Китай, вероятно, будет иметь доступ к статистике населения и информации о передвижениях в режиме реального времени.

Во-первых, это фундаментальная технология и здесь правительства Центральной Азии полностью полагаются на Китай. Это означает, что в ближайшие годы правительствам стран Центральной Азии придется продолжать закупать у Китая, без возможности контролировать свои собственные технологии и разрабатывать свои правила. Это окажет серьезные последствия для киберзаконов в ближайшие десять лет, которые будут формироваться под диктовку Китая. Во-вторых, это технология, имеющая военное значение. Китай, вероятно, будет иметь доступ к статистике населения и информации о передвижениях в режиме реального времени. Кроме того, это технология Китая, они знают способы ее использования, взлома и контроля. Когда дело доходит до кибератак, заглушения светофоров в столицах, жители Центральной Азии даже не смогут распознать атаку из Китая. Все страны должны иметь такую ​​базовую инфраструктуру, защищенную собственными ИТ-специалистами, и иметь базовые возможности для управления этими технологиями.

Каковы «невидимые» и положительные аспекты мягкой силы Китая? В какой степени люди из Центральной Азии могут получить больше знаний и навыков, используя близость к Китаю?

Я думаю, что приведенный выше пример – один из «невидимых» аспектов мягкой силы Китая. В нескольких отраслях Китай передает знания местным инженерам и экспертам, а также обучает их у себя, и те позже проходят стажировку и получают работу в своих странах, что положительно. У большинства стран Центральной Азии есть много вариантов, когда дело доходит до мягкой силы, но для Туркменистана Китай – один из самых редких и позитивных вариантов, когда речь идет о молодежи. У молодежи в Туркменистане не так много возможностей для обучения за границей. В Туркменистане Китай предлагает учебу, а затем программу работы, финансируемую CNPC. Это привлекает многих молодых образованных туркмен.

Такая стипендиальная программа CNPC существует и в Казахстане, в городе Актобе. Обычно старшеклассники в возрасте 16 лет направляются в Китай, есть стипендия для изучения энергетики, а после окончания школы они возвращаются в Актобе и работают в предприятии «АктобеМунайГаз», принадлежащем Китаю. Такая программа существует с 2002 года. Там работает менеджер, его зовут Иван, он уехал в Китай в 16 лет, вернулся в Актобе в 25 лет, и сейчас он работает в компании более 10 лет. Мы много слышим о плохих случаях о работе китайских компаний, но это из-за сенсаций в СМИ, хотя есть и положительные случаи. Например, село Кенкияк недалеко от нефтяного месторождения, управляемого «АктобеМунайГаз» – китайская компания построила там транспортную сеть для подачи газа и обеспечивает газ населению со скидкой.

В этих близких рабочих отношениях между китайцами и казахами местные жители могут многому научиться. Андрей, один из менеджеров Павлодарского нефтеперерабатывающего завода (завод проходит модернизацию китайской компанией), сказал мне, что казахи учатся у китайцев навыкам управления, китайскому почасовому расписанию. В таких случаях многие казахстанские компании или люди, которые работают с китайскими компаниями, начинают понимать, почему китайская экономика стала успешной, как на нее влияет культура работы – то есть это мягкая сила на уровне технократов.

В Узбекистане я слышала похожие истории. В Кыргызстане и Таджикистане не так много производств с добавленной стоимостью/обрабатывающей промышленности, которые бы принадлежали Китаю, поэтому я не могу рассказать об этом слишком подробно. Но в целом я знаю, что китайские компании там проводят много тренингов для местных и применяют аналогичную китайскую тактику культуры труда на рабочем месте.

Считаете ли вы, что центральноазиатские элиты адекватно оценивают риски и преимущества тесного сотрудничества с Китаем?

К сожалению, я считаю, что в Центральной Азии отсутствуют независимые или даже критические исследования Китая. На протяжении многих лет Китай поддерживает тесные связи с китаеведами в Центральной Азии, на многих ежегодных форумах и т. д. Это также был еще один способ влияния на то, как центральноазиатское общество воспринимает Китай. Элиты в некоторой степени слышат эти взгляды китаеведов, возможно, не глядя на другие независимые или критически настроенные мнения по Китаю в других частях мира. Китай играет в долгую игру, стратегии, которые мы видим сейчас, – это всего лишь шаги к чему-то большему в будущем. Но большинство стран, включая Центральную Азию, смотрят только на настоящее Китая, но нам нужно смотреть и думать на более долгую перспективу в отношении Китая.

Какое будущее ждет китайско-центральноазиатские отношения?

Мы находимся на переломном этапе. В частности, лидеры Центральной Азии переживают переломный момент. Прошло 30 лет тесного сотрудничества с Китаем, и мы уже более осмысленно видим, где находимся, все преимущества и проблемы. Пришло время выбирать. Неужели польза настолько велика, что перевешивает проблемы? Самая большая проблема между Китаем и странами Центральной Азии в настоящее время заключается в том, что Китай способствует росту числа коррумпированных политиков, находясь в центре системы, из-за которой местные жители недовольны местными политиками. Такая связь делает любое сотрудничество между Китаем и Центральной Азией нежелательным для местных жителей, независимо от реальных выгод.

Элитноцентричная дипломатия – это стержень внешней политики Китая, и она не изменится. Что может измениться, так это приверженность центральноазиатских лидеров развитию, если они начнут мыслить с точки зрения и интересов собственной страны, а не интересов Китая.

На будущее китайско-центральных отношений будут влиять решения лидеров в течение этого десятилетия. COVID-19 изменил мировой порядок, теперь Центральная Азия может выбирать. Например, Туркменистан уже начал смотреть на Запад. Сейчас Ашгабад работает с Азербайджаном и Турцией над сделкой по продаже газа в Европу, и этот вопрос действительно продвигается вперед. Узбекистан стремится к интеграции с Южной Азией, больше работая с Индией и даже с текстильным гигантом Бангладеш. Казахстан застрял, еще не определился. В любом случае, это десятилетие принятия решений, Центральная Азия должна принять чью-то сторону.