В психологическом консультировании насчитывается более четырехсот направлений — вам скорее всего известны психоанализ, когнитивно-поведенческая терапия, экзистенциальная и гештальт-психология. Наряду с ними есть ряд религиозных психологий, учитывающих мировоззрение клиентов той или иной конфессии, и в частности — исламская психология. «Нож» поговорил с мусульманскими психологами и разобрался, почему светский психолог может просто не понять запроса религиозного клиента, кто спекулирует на религиозных нормах в своих интересах и каким терапевтическим эффектом обладают примеры из жизни Пророка.

Кризис веры, токсичная вина и теологические знания

По запросам «мусульманская психология» и «мусульманский психолог» Google выдает несколько статей на исламских сайтах: авторы объясняют, что мусульманину не стыдно ходить к психологу, приводят в пример исламских ученых золотого века — Авиценну, Абу Зайда аль-Балхи, которые писали о «болезнях души», классифицировали психические расстройства. Упоминается и светило современной мусульманской психологии — Малик Бадри, основатель Международной ассоциации исламской психологии. На русском языке больше всего интервью и научных публикаций принадлежит Ольге Сергеевне Павловой — она пишет исследовательские работы о психологии мусульман, руководит магистерской программой в МГППУ «Психология Востока» и возглавляет Ассоциацию психологической помощи мусульманам, куда входят большинство психологов-мусульман на территории России. Ольга Павлова отмечает, что запросы верующего клиента могут иметь особую специфику и важно, чтобы психолог был дружелюбен к религиозным людям и понимал, на какие представления о желаемом опирается запрос клиента.

Бывает так, что теологически подкованный психолог может помочь обратить внимание на проблему, с которой клиент отказывается работать. «На консультацию к светскому психологу приходит человек и говорит: „То, что со мной происходит, — на все воля Аллаха, поэтому я не готов это менять и я буду с этим жить“. Или наоборот: „Я ничего не могу сделать, потому что это наущение шайтана“, „У нас в семье всё не ладится, потому что мужа сглазили“.

Я нередко слышу от светских психологов, что это какой-то бред, мы же в XXI веке, какие шайтаны? Но если человек в это верит, значит, это часть его картины мира, и психолог должен уметь работать с этой картиной мира, с вероубеждением клиента, его ценностями, его пониманием греха.

Второй момент — мусульманское сообщество крайне неоднородно, в России это представители десятков этносов, поэтому, помимо религиозной, немаловажна этническая и региональная специфика: чеченка-мусульманка, татарка-мусульманка или русская-мусульманка — это представители разных сообществ, в каждом из которых свои проблемы и свой контекст. Это тоже накладывает требования к пониманию того, с кем мы работаем, где они проживают, каков там характер детско-родительских, супружеских отношений — в зависимости от этого меняется траектория консультирования, цели, задачи, взаимоотношения клиента и терапевта».

Специалистка из Симферополя Зейнеб Баирова обращает внимание на то, что запросы клиентов сильно зависят от происходящего в обществе: так, во время карантина стали чаще обращаться с паническими атаками, страхом за свою жизнь и жизнь близких; стрельба в казанской гимназии спровоцировала волну жалоб на тревожные состояния; молодые люди приходят с проблемами самооценки. «Не могу сказать, что все мои клиенты религиозны, наверное, пятьдесят на пятьдесят. К психологам-мусульманам попадают люди самых разных взглядов, и, если между ценностями обеих сторон нет внутреннего конфликта, клиенты берутся в работу. Среди религиозных клиентов большинство — это этнические мусульмане, они придерживаются определенных принципов, но для них не важны тонкости ислама. Я не слежу за тем, насколько мой клиент соблюдает религиозные нормы — если религия для него не является ресурсом, я ее не привлекаю. У любого человека есть граница, которую нельзя переходить, вопросы, которые нельзя поднимать, и убеждения, которые неоспоримы. Для верующих людей это принципы их веры, Коран, который всегда на первом месте. Зачастую это вопрос дозволенности и запретности: если ты работаешь с женщиной, будучи мужчиной, или я, женщина, работаю с клиентом-мужчиной, мы не можем прикасаться друг к другу, даже если в данном терапевтическом методе это принято. И говорить то, что противоречит Корану, ты не можешь, потому что это неприемлемо для верующего клиента.

Например, если девушка говорит, что она не может выйти замуж, но очень хочет иметь детей, ты не можешь предложить: „Вообще-то, можно родить для себя“, потому что для нее любые отношения вне брака — это грех.

И если ты будешь убеждать ее в обратном, ты можешь нанести травму собственному клиенту. Какого бы мировоззрения ни придерживался лично ты, нарушать чужие табу нельзя».

Иногда мусульмане обращаются с религиозно мотивированными проблемами — например, с виной из-за совершенного греха или со страхом сделать недозволенное. Если клиент приходит с запросом, связанным с его духовностью, с ним ведется теолого-психологическая работа. Зейнеб Баирова полагает, что за этой мотивацией часто стоит недостаточное знание своей религии: «В исламе чувство вины не культивируется — наоборот, он больше наполнен благодарностью и любовью. Надо обладать определенным уровнем знаний, чтобы убедить этого верующего, что в самих основах его духовных ценностей уже есть некое искажение.

Это не роль психолога — заниматься проповедничеством и наставлять на путь истинный, но психолог может совместить свои теологические знания со своей психологической компетенцией и быть очень ресурсным для клиента.

Например, женщине мешает постоянное желание быть полезной, заниматься только нужной работой, каждую минуту посвящать Всевышнему, молиться, выполнять полезную работу по дому и таким образом проживать благородную жизнь. Как мы видим, здесь есть психологическая проблема: тревожность и токсичное чувство вины, и тут же мы видим накладывание внутренних травм на религиозные убеждения. Человек может найти тексты из Корана, которые подтверждают его ощущение, — допустим, есть цитата: „Если ты закончил одно дело, немедленно принимайся за следующее“. Если человек не знает каноническую суть этих строк, он подтверждает свой невроз и живет в этом состоянии. Здесь нам могут помочь примеры из жизни Пророка. Например, Мухаммед приходит домой к своей жене и говорит ей: „Не хочешь ли ты немного развеяться? Хочешь пойти посмотреть, там эфиопы танцуют?“ И жена Пророка — идеал, пример для подражания всех мусульманок — говорит: „Хорошо, пойдем“. И идет с мужем смотреть, как танцуют эфиопы. Жена Пророка долго смотрела на танцующих эфиопов с саблями. И Пророк трижды сказал ей: „Ты насмотрелась? Можно уже уходить?“ Она трижды ответила: „Нет, я хочу еще посмотреть“. Упоминается, что пророк трижды переминался с ноги на ногу, потому что он устал: жена на него облокотилась и смотрела представление.

Женщина, которая является примером для мусульманок, не говорила: „Мне нужно только полезным заниматься, а не беспечным времяпровождением“, — нет, она смотрела, как танцуют мужчины и получала от этого удовольствие, она не испытывала чувства вины от того, что муж ее три часа ждет, хотя он вообще-то Пророк, у него очень много важных дел!

Эта история иллюстрирует то, как идти в отношениях с клиентом навстречу друг другу, не нарушая принципы ислама. По опыту могу сказать, что ни одна психодрама или арт-терапия не сработает для верующего человека так эффективно, как этот пример. Верующему нужно доказательство, что так можно: „Смотри, это не про веру, это про твой невроз, Пророк — самый занятый на свете человек и самый благородный — находил время для удовольствий!“ Только тогда может начаться какой-то процесс».

«Среди запросов от мусульман встречается и кризис веры, — утверждает Ольга Павлова, — но это редко бывает, разочарование именно в доктринальных идеях: как правило, это собственная психологическая неустойчивость, которая находит такой протестный выход. Поэтому психолог не говорит: „Не, ты не уходи из ислама, это нехорошо!“ Он решает психологическую проблему человека. И вполне возможно, что с этим решением пропадет и необходимость уходить из ислама. Но если клиент приходит к решению выйти из религиозного сообщества, это остается его решением. Хороший психолог — это человек, который только правильно задает вопросы. Он умеет задавать вопросы так, чтобы подвести человека к пониманию того, что с ним происходит и как это изменить. Он не говорит: „Видишь, там красный свет, нельзя переходить дорогу!“ Это не его функция. Он помогает разобраться клиенту в том, почему он испытывает какие-то чувства, почему у него не клеятся отношения с близкими».

Мультикультурное консультирование, шариат и духовные наставления

Как объясняет Павлова, «мусульманская психология — это одна из отраслей мультикультурного консультирования. Последнее означает, что помощь клиенту оказывается с учетом особенностей его культуры: религиозной, этнической, национальной, государственной, региональной. Поэтому мусульманская психология существует в контексте профессиональной психологической помощи. Если говорить об исламской точке зрения, здесь есть терминологические нюансы: существуют понятия мусульманской психологии, исламской психологии, психологии ислама и психологии мусульман — это все разные вещи. Но в целом мы говорим о личности с точки зрения ислама и о личности как части мусульманского сообщества». На русском языке о необходимости учета культурных особенностей в консультировании стали писать двадцать лет назад, а последние лет пять-семь начали появляться психологи-мусульмане и соответствующие образовательные направления.

Мусульманская психология опирается на базовые знания по психологии, труды исламских ученых и теологию. Предполагается, что специалист должен уметь всё, чему учат на светских психологических факультетах, и знать свою религию на уровне выше обывательского.

Оправдывающийся тон статей в мусульманских медиа наводит на мысль, что религиозное сообщество с недоверием относится к психологии: почему не пойти со своими проблемами к имаму? На это отвечают, что психолог — будь он светским или мусульманским — не дает наставлений и не опирается на личный опыт. Но иногда он консультируется с имамом — например, когда речь идет о нормах шариата. Ольга Павлова приводит такой пример: «Приходит женщина, которая разведена с мужем и хочет поработать над восстановлением отношений. Но если уже был трехкратный „талак“, который препятствует возобновлению супружеских отношений, психолог должен сообщить клиенту, что дальнейшая работа связана со строением мусульманской семьи и будет опираться на мусульманские нормы и требования к поведению — и здесь уместно обратиться к имаму, можно устроить совместную консультацию».

При этом Павлова подчеркивает разницу между психологом-консультантом и духовным наставником: «Действительно, те, кто долго работает с людьми в духовной сфере, имеют жизненный опыт, который может помочь в каких-то конкретных случаях. Психолог же получает профессиональное образование — это компетенции, которые четыре года формируются в ходе обучения в бакалавриате, потом еще в магистратуре, а потом на бесконечных курсах повышения квалификации, супервизиях, стажировках. Это такая же профессия, как стоматолог, окулист, инженер и учитель. Есть имамы, которые получают психологическое образование, сейчас такую программу обсуждают в Духовном управлении мусульман Республики Татарстан. Но здесь очень важный нюанс: всё-таки психолог и имам — две разные сферы деятельности.

И нужно четко понимать, в какой роли ты сейчас выступаешь: ты духовный наставник, который говорит, как надо делать и как не надо, или ты психолог-консультант, который занимается решением конкретной психологической проблемы.

Полезно спрашивать себя: „Я сейчас кто? Я сейчас не нравоучениями занимаюсь? Я действительно сейчас оказываю психологическую помощь?“ Это важная граница, хотя при консультировании верующих она действительно нередко размывается».

Многоженство, созависимые отношения и профессиональная этика

Судя по интервью и блогам мусульманских психологов, которые не входят в Ассоциацию психологической помощи мусульманам, далеко не все проводят эту границу. Семейный психолог Диляра Ларина раздает такие советы: «Несчастная женщина делает несчастным своего мужа», «Женщине не стоит налаживать социальную и трудовую жизнь, пока она не добилась гармонии в своей семье». Вообще, семейная тема в блогах мусульманских психологов очень популярна: Рамиль Асланов из Ростова-на-Дону (больше 38 000 подписчиков в Instagram) пишет о причинах измен, о правилах, как найти спутника или спутницу жизни (речь больше об исламском этикете: не оставаться наедине, не узнавать о жизни своего избранника/избранницы, а найти посредника или посредницу среди родственников), как вести себя во время ссор (точнее, как жене не раздражать мужа, если возникают конфликты). Такие советы вместо того, чтобы решать проблемы клиенток, могут вызывать у них чувство вины или мешать распознавать насилие.

Впрочем, есть и противоположное движение. Ольга Савинова работает с созависимыми мусульманками: «Я выбрала для себя определенный контингент — созависимые, зависимые, жены многоженцев. Я из тех психологов, которые не продвигают идею, что если ты мусульманка, ты должна быть жертвой, всё терпеть и поклоняться мужу. О связанных с этим проблемах я часто пишу в своих постах — в спорах о правах и обязанностях женщин в мусульманских семьях религией порой манипулируют.

Есть психологи, которые вообще не видят проблем в насилии, — те, кто в Казахстане продвигает ведическую психологию на исламский манер. В исламе у женщин больше прав, чем им кажется, но многие об этом не знают: так, муж обязан обеспечивать жену и детей, должен хранить ей верность и не может брать вторую жену без согласия первой.

Я не спорю с клиентками на теологические темы, потому что люди принадлежат к разным мазхабам (исламские правовые школы), и знания сейчас можно получить самостоятельно. Но одно дело — получить знания, другое — состыковать это с мнением мужа, третье — привести это в действие, начать применять и практиковать, а созависимые это делать всё равно не смогут, потому что у них нет личных границ. Поэтому я веду группы, тренинги, учу эти границы выстраивать и распознавать насилие».

Вот что пишет Савинова в посте о манипуляции религией: «Религия — это самое святое для каждой из нас, и нам хочется быть для Аллаха лучшей, но манипулятор начинает трактовать религию по своему. Он находит угодных и неугодных ученых и выстраивает вам такие требования, что вы начинаете отдаляться от Аллаха.

Поскольку манипулятор подменяет ваши ценности на свои, то и Ислам он трактует как средство по борьбе с Шайтаном, сидящем в женщине. И смешно, и грустно, потому что многие мои клиентки слышат о том, что в них сидит Джинн, который говорит им не слушаться мужа.

Мужа слушаться нужно, но это послушание может противоречить самим основам Ислама, в частности, соблюдение его прав и нарушение ваших. Получается, что требование жертвы перестать нарушать ее права трактуются манипулятором как непослушание и выносится вердикт — „В тебе сидит Джинн“. Поскольку часто у жертвы обрубаются все ее контакты, то со временем она начинает в это верить. Она начинает считать себя худшей из мусульман, в ней углубляется чувство вины, и она еще больше разрушается в абьюзивных отношениях. Выход: изучать свои права и учиться их отстаивать». Савинова пишет о том, как распознать манипулятора, проводит вебинары по профилактике сексуального насилия над детьми, разбирает анкеты соискателей на сайтах знакомств, пишет про школьный буллинг, ведет чат жертв домашнего насилия, выступает за женскую самореализацию вне дома. «Я за уважение женской работы и за то, чтобы потеря здоровья в беременностях и родах окупалась достойно, а не „Аллах прокормит“».

Зейнеб Баирова считает, что акцент на семейных отношениях в психологических блогах мусульман связан с ментальностью этого сообщества: «Есть люди, которые считают возможным обратиться к психологу только тогда, когда это крайний вариант.

Если под угрозой наше святое — семья и дети, — то можно задуматься о психологии, а в вопросах личного характера — какая-то там самооценка, повышенная тревожность, стыд, токсичная вина — с этим можно жить.

Вероятно, информационные продукты на тему отношений в семье и воспитания детей лучше заходят — общество легче принимает их, и многие готовы поработать с проблемами в этой сфере. Однако любая семейная неурядица, трудности с воспитанием детей упираются в личностный фактор. И даже те, кто обращается с запросом про семью, всё же приходят к тому, что всё начинается с их личности. Поэтому индивидуальная терапия наиболее востребована».

Проблема неквалифицированных психологов, которые раздают советы и провоцируют опасные ситуации (например, косвенно оправдывают насилие, говоря, что ислам призывает терпеть) в индустрии психологического консультирования мусульман стоит точно так же, как в светской: нет системы сертификации, психологом может назвать себя кто угодно, сообщество коллег тоже неоднородно. Ольга Павлова отмечает, что, даже если она критически относится к методам некоторых коллег, они формируют свое клиентское сообщество, где у людей есть запрос именно на такого психолога.

«Пока наша деятельность не подлежит государственному регулированию и лицензированию, способов воздействия на неэтичных коллег у нас нет. Мы между собой, конечно, обсуждаем это, но отвечать за все действия всех психологов мы не готовы».

В Ассоциации психологической помощи мусульманам планируют создать этический кодекс мусульманского психолога. Павлова и ее коллеги обсуждают, какие нормы можно прописать, изучают этические кодексы разных направлений психологии и опыт мусульманских стран. Главным способом повысить качество психологической помощи она считает образование: «Прописать в этическом кодексе все ситуации, которые могут возникнуть, — нереальная задача, мы уже несколько раз с коллегами собирались и обсуждали это. Это рамочный документ, который определяет очень общие вопросы. Всё остальное зависит от квалификации психолога, а ее надо постоянно повышать. И я рада, что коллеги, члены нашей Ассоциации, постоянно повышают квалификацию, участвуют в российских и международных программах: мы партнеры Международной ассоциации мусульманских психологов, Международной ассоциации исламской психологии, читаем там лекции, сами создаем курсы повышения квалификации. Психолог — профессия, где нужно постоянно учиться».

Психические расстройства, совпадение ценностей и исламофобия

Отдельная история — запросы к психиатрам. У них тоже есть религиозная специфика, поскольку неотъемлемая часть ислама — вера в джиннов, невидимых существ, которые могут диктовать человеку, что делать, вселяться в его тело с разными целями.

Состояние человека, в которого вселился джинн, называется в исламе одержимостью, а его признаки похожи на симптомы разных психических заболеваний: панические атаки, эпилептические приступы, состояния мании и депрессии.

Поэтому, кроме мусульманских психологов, существуют психиатры-мусульмане, которые имеют медицинскую квалификацию и могут, с одной стороны, объяснить верующему клиенту, что необходимо медикаментозное лечение, с другой — направить к специалисту по исламскому излечению, если это требуется. Самым известным в России психиатром-мусульманином был Марат Спартакович Муратов — в прошлом году он скончался от ковида. В своей лекции «Одержимость джиннами на взгляд психиатра» он утверждает, что есть две крайности: мнение, что джиннов не существует, и склонность всё объяснять действиями джиннов, часто сопряженная с паническими состояниями. Муратов считал, что психические расстройства и аддикции — следствия воздействия джиннов, которые нужно лечить и медикаментозными, и религиозными методами.

Д. С. Ефремов в работе «Асимметричная легитимность лечения „одержимости“ в исламе» рассматривает одержимость как утрату контроля над своим телом. В научной парадигме, отмечает Ефремов, характеристики одержимости могут быть отнесены к симптомам диссоциативных расстройств и пограничных состояний психики. При этом в разных культурах лечение диссоциативных расстройств имеет свою специфику: так, у некоторых народов в подобных случаях обращаются к шаманам, в светской среде — к психоанализу, а в мусульманской — к специалисту, занимающемуся исцелением с помощью мусульманских методов. Об опыте лечения одержимости шейх Вахид Абд-ас-Салям Бали написал книгу «Острый меч, разящий колдунов вредящих».

Авторы, изучавшие эту практику, отмечают, что в сознании клиента совмещается научная, позитивистская картина мира и религиозная вера в джиннов и колдовство — парадоксальным образом эти парадигмы дополняют друг друга. При этом религиозные практики не исключают медикаментозного лечения: они рассматриваются как равно необходимые. Ефремов приводит транскрипцию произведенного в Грозном обряда, которым исцеляли женщину.

В ходе наблюдения он приходит к выводу, что «в основе практики рукья, при заклинаниях шамана и в психоаналитической терапии лежат тождественные механизмы психической защиты, работающие на подсознательном уровне через обучение и повторение. Конечный результат проведения разных обрядов тождественен — пациент возвращает контроль над собственным телом. Терапевтическая задача решается успешно».

Ольга Павлова объясняет, что психолог, как и психиатр, должен быть чувствителен к культурным различиям: вопрос личных границ, допустимого и недопустимого, отношений с родителями и жизненных стратегий зависит не только от религии, но и от региональной и этнической культуры. Да и сам ислам отнюдь не монолитен: даже в России регионы с исторически мусульманским населением придерживаются разных правовых школ. Мусульмане Северного Кавказа принадлежат к шафиитскому мазхабу, а Татарстана и Башкортостана — к ханафитскому. Это может быть причиной недопонимания даже в браках между мусульманами из разных регионов: так, у шафиитов прикосновение мужа и жены друг к другу нарушает омовение, поэтому его избегают в ситуациях, где обновить омовение затруднительно, например перед отправлением в дорогу; у ханафитов же такой нормы нет. Эти нюансы психолог учитывает при консультировании, выясняя, что стоит за чувствами клиента, на какие культурные нормы он опирается.

Иногда мусульмане обращаются к религиозным, а не светским психологам, потому что им важно совпадение ценностей и сочувствие, которое не всегда может дать человек другой культуры. Зейнеб Баирова приводит такой пример из практики: «Я была на групповой терапии, где из двенадцати человек было десять светских и две мусульманки. Женщина принесла тему сексуального контакта, во время которого она потеряла свою девственность. И она оплакивает это горе. Ей уже тридцать пять лет, но она говорит: „Я не могу выйти замуж, меня никто не берет, потому что я не девочка“. В этот момент важно получить принятие ее боли остальными, сочувствие. Но группа не смогла его дать.

Это была классная группа, в основном состоящая из психотерапевтов, но они не поняли, чтó она оплакивает: „До того, как я замуж вышла, у меня десять мужчин было“, „Я вообще в шестнадцать лет девственности лишилась“. И здесь клиент получает вторичную травму.

В культуре, где она живет, она страдает, но она не может и не хочет покидать ее; при этом ей всё-таки нужно выплакать эту боль. Окажись эта женщина в кругу людей с теми же ценностями, ей бы сказали: „Это такой ужас, мы тебе очень сочувствуем!“ И проблема бы решилась».

Для самого психолога-мусульманина тоже важно совпадать с клиентом в ценностях. Некоторые специалисты отказываются работать с запросами, противоречащими Корану: так, обе мои собеседницы сказали, что не будут работать с ЛГБТ+. «Если ко мне придет клиент и скажет: „Помогите мне принять свой интерес к мужчине“, я честно отвечу, что не смогу работать с этим запросом. Потому что терапевт лечит чувствами, и если что-то идет вразрез с его ценностями, он не сможет искренне посочувствовать и помочь. Здесь дело не в отвержении, а в профессиональной компетентности. Кстати, эта проблема шире религиозности и нерелигиозности — она касается любого специалиста, который не решил внутри себя какой-либо конфликт.

Допустим, есть психолог-мусульманка, при этом она вторая жена — такие случаи очень часты. И она не может сама с этой темой справиться, ревнует, страстно переживает. Если к ней приходит другая мусульманка и хочет поработать с этой темой — честно будет отказаться, потому что терапевт здесь неустойчив.

Если у него свой гештальт не закрыт, он не способен помочь другому. Здесь специфика религиозных норм перекликается с общим этическим кодексом психолога: ты не берешься работать, если не согласен с запросом, ты человек, ты не святая, чтобы всех принимать. В моей десятилетней практике был один случай, когда девушка пришла с запросом: „Я хочу выйти на подиум, но мне очень стыдно, я хочу проработать свой стыд“. Речь шла о разгульном образе жизни — для меня это была история из тех, когда мое сердце не принимает запроса клиента. Именно здесь я не хочу быть проводником».

Несмотря на то, что консультирование мусульман опирается на те же методики, что и светская терапия, иногда мусульманские психологи сталкиваются с критикой светских коллег и исламофобскими высказываниями. Ольга Павлова объясняет это тем, что профессиональное сообщество в принципе разнородно: «Мои контакты со светским сообществом психологов очень сильны: я ученый, я преподаю в светском вузе и публикуюсь в научных журналах. Другое дело, что в психологии много попыток доказать, что какая-то методика самая лучшая.

Гештальтисты говорят, что самое лучшее — это гештальт-психология, психодраматисты говорят, что психодрама — это всё, экзистенциальные психологи говорят: „Вы только по верхам, главное — со смыслом жизни разобраться“, любители арт-терапии говорят: „Попросите человека нарисовать картинку, я вам всё оттерапевтирую“.

В этом смысле одни коллеги признают наше направление, другие не признают. Мои коллеги на кафедре этнопсихологии МГППУ с большим уважением относятся ко мне и АППМ, у нас с университетом заключено соглашение, и студенты проходят практику в нашей Ассоциации. Наш университет одним из первых светских вузов заключил договор с Международной ассоциацией мусульманских психологов, и студенты ездили на стажировку в Индонезийский исламский университет. Исследования религиозности психологов, проведенные Gallup Poll в США, показывают: психологи намного реже идентифицируют себя с религией (16% против 6%), чаще описывают религию как несущественную в своей жизни (48% против 15%) и чаще склонны отрицать веру в Бога (25% против 5%). Они также менее склонны молиться, быть членами религиозных общин или посещать богослужения. Довольно часто психологи критически относятся к религиозным людям и религиозной психологии — будь она мусульманской, христианской, буддийской или иудейской. Я знаю специалистов, которые рекомендуют: „Если кто-то вам говорит про религию — бегите оттуда“. И потом, никто не сбрасывал со счетов исламофобию. Ведь она бывает часто сопряжена с мигрантофобией. Что представляется москвичам при мысли о мусульманах? Когда праздничный намаз, улицы Москвы перекрываются в районе нескольких мечетей, вокруг которых собираются толпы молящихся мужчин. МГППУ находится рядом с Московской соборной мечетью, и это перекрытие нас тоже касается. Конечно, некоторые мои коллеги тоже возмущаются: „Что это за безобразие, понаехали тут, из-за них теперь дороги перекрывают“. Представление о мусульманах здесь ограничивается образом мигрантов, молящихся возле мечетей. Я отношусь к этому с грустью, но с пониманием, почему это происходит. Тут наступает исламофобская тенденция, а где-то не наступает. Россия очень разнообразна».