Эпидемия коронавируса в Казахстане открыла шкаф, из которого на белый свет вывалились старые и новые скелеты наших мифических успехов и явного очковтирательства, обнажив те уязвимые зоны, которые надо срочно нейтрализовать, готовясь к новым форс-мажорам, считает известный политолог, директор Группы оценки рисков Досым Сатпаев.

Если рассматривать связанную с коронавирусом ЧС как антикризисный кейс, то этот кейс, подобно увеличительному стеклу, показал несколько ключевых проблем (кроме явно слабых мест в системе казахстанского здравоохранения, о которых уже говорил в своей предыдущей статье на Forbes.kz «Если завтра коронавирус?»), на которые следует обратить внимание в посткоронавирусном Казахстане.

Близорукость планирования

Четыре года назад, в апреле 2016, выступая на XII Международной конференции по риск-менеджменту, я выделил 7 основных рисков для Казахстана, где шестым риском была обозначена угроза распространения эпидемий. Седьмой риск в этом докладе был связан с климатическими изменениями и природными катастрофами. Главный вывод заключался в том, что наша власть всё время разрабатывает многочисленные программы социально-экономического развития страны на десятилетия вперед без учета разных потенциальных угроз, которые могут поставить крест на всех этих программах. Тот же коронавирус создал дополнительные серьезные социально-экономические проблемы для страны на фоне резкого падения цен на нефть, заставив принять новую антикризисную программу.

Кстати, в недавнем выступлении Касым-Жомарта Токаева по поводу реализации антикризисных мер вообще ничего не было сказано о необходимости внести изменения в старый механизм разработки стратегических программ развития страны с акцентом на качественный риск-менеджмент. Ведь коронавирус рано или поздно отступит. Даже цены на нефть могут опять подскочить. Но одной из главных проблем нашего госуправления является отсутствие качественного анализа и прогнозов. В результате мы опять реагируем с опозданием и действуем постфактум. И здесь возникают вопросы к тем государственным аналитическим структурам, которые, получая бюджетное финансирование, явно работают вхолостую: либо они готовят некачественную аналитику, в том числе связанную с прогнозами, либо эту аналитику вообще не читают наверху, предпочитая заниматься разработкой новых идеологических и политтехнологических проектов по пусканию пыли в глаза. Хотя давно уже надо делать ставку на «перспективную» аналитику вместо «ретроспективной» и «конъюнктурной».

Мы живем в мире, где турбулентность растет, появляются новые риски и угрозы. Это требует профессиональной диагностики всего государственного и общественного организма, а также глобального пространства на предмет поиска реальных и потенциальных угроз для развития страны. Например, я ни разу не видел цифр со стороны нашего правительства или каких-либо других государственных структур, которые бы оценили экономический и прочий ущерб Казахстану от глобального потепления или от сильного землетрясения в городе Алматы, которое может нанести не менее колоссальный удар по экономике страны, а также привести к серьезным политическим последствиям для власти в случае неэффективного реагирования на эту катастрофу. И таких потенциальных рисков и угроз довольно много, что поднимает разные вопросы, в том числе о стратегических резервах страны.

Есть ли дыры в закромах?

Наличие реального, а не мифического стратегического резерва у Казахстана на случай ЧС национального, регионального или глобального масштабов является составной частью национальной безопасности страны. В конце марта текущего года министр информации и общественного развития Даурен Абаев заявил, что в Казахстане есть все необходимые продукты питания и их запасов хватит минимум на шесть месяцев. Но речь шла только о 19 социально значимых продовольственных товарах, вывоз которых запретили из страны. Хотя стратегические резервы – это не только продукты. Коронавирус привел к дефициту по всему миру медицинских масок и аппаратов искусственной вентиляции легких. И в Казахстане эпидемия указала на крайнюю уязвимость страны из-за отсутствия производства собственной медицинской продукции, оборудования и значительного количества медикаментов. Его величество импорт царствует везде. В том числе доминирует импорт основной части продуктов питания в страну, что давно уже представляет угрозу продовольственной безопасности Казахстана.

Кстати, пандемия коронавируса очень наглядно продемонстрировала, что любая чрезвычайная ситуация глобального масштаба тут же включает привычный механизм самосохранения, когда каждое государство помогает в первую очередь само себе. С политической точки зрения это понять можно, ведь местным политикам нужно показать свою антикризисную эффективность в первую очередь собственным гражданам. Отсюда и закрытие границ, и почти «пиратский» захват со стороны США медицинских масок и оборудования, которые были предназначены для других стран, и рост ксенофобии к азиатам на Западе. Поэтому в подобных случаях на первоначальном этапе ЧС часто придется полагаться в основном на свои силы и ресурсы, и лишь позже надеяться на чью-либо помощь. А ведь нынешняя пандемия коронавируса – цветочки по сравнению с появлением супервируса с более высокой смертностью и такой же скоростью заражения, о котором уже давно предупреждают вирусологи. Геморрагическая лихорадка Эбола, птичий и свиной грипп, а теперь и коронавирус могут оказаться лишь репетицией перед появлением более страшной глобальной угрозы, которая может нанести гораздо чувствительный удар по демографической безопасности Казахстана и социально-экономической обстановке в стране.

Но ведь есть еще риски национального масштаба, о которых говорилось выше, когда стратегические резервы страны (частью которых являются стабилизационные фонды регионов) также понадобятся. И здесь настораживают некоторые прецеденты. Например, несколько лет тому назад в Южно-Казахстанской области возникла скандальная ситуация, когда в региональном стабилизационном фонде недосчитались продуктов на 164 млн тенге. Если такие же дыры появились в стабилизационных фондах других регионов, то это явная угроза безопасности страны.

Но дальше – больше. В конце марта этого года был задержан аким Кзылординской области по подозрению в мошенничестве. Как отмечает ratel.kz, это, возможно, также связано с тем, что путем обмана аким завладел 80 млн тенге, которые были собраны в виде пожертвований физических и юридических лиц для восстановления города Арысь после взрывов на военных складах в 2019. То есть наличие различных антикризисных фондов и стабилизационных запасов в стране, где воруют, злоупотребляют и неэффективно управляют, вызывает скорее настороженность, чем оптимизм.

Кстати, довольно часто более подготовленными к разного рода угрозам являются те государства, где во власти больше пессимистов, так как они всегда исходят из худшего, что заставляет их выполнять свою работу лучше, чтобы это худшее, реальное или мифическое, не произошло. В результате этой качественной работы оптимистов в обществе становится больше. Хуже, когда во власти слишком много дутых оптимистов, которые делают вид, что всё хорошо, в итоге - количество пессимистов в обществе растет, так как любимой работой таких оптимистов во власти является придумывание разных потемкинских проектов во всех сферах. Выходит, что все-таки лучше иметь пессимистов во власти и оптимистов в обществе, чем наоборот.

Власть номенклатуры

Возникшая кризисная ситуация либо поможет президенту Токаеву укрепить свою легитимность в качестве президента в глазах общества за счет антикризисной программы, либо даст возможность его противникам во власти перевести все стрелки на него в случае явных провалов. А риск таких провалов велик, так как можно согласиться с мнением, что все разговоры о мифическом двоевластии в Казахстане ошибочно сводятся только к Акорде и «Библиотеке».

Реальной властью в стране обладает бюрократический аппарат, который и при Нурсултане Назарбаеве саботировал многие принятые и спущенные сверху программы развития. Этот саботаж продолжается и при Касым-Жомарте Токаеве. У нас давно уже возникло противоречие между громоздкой иерархией управления и более динамичной внешней средой, как результат неэффективности классической стратегии управления, которая больше подходит для стабильной и предсказуемой среды, но плохо приспособлена для более динамичных изменений и разного рода ЧС, когда над головами кружат целые стаи «черных лебедей». То есть тот бюрократический аппарат, который мы сейчас имеем, априори не приспособлен к быстрой реакции в случае появления форс-мажорных ситуаций и, самое главное, к оперативной эффективной реализации антикризисных решений.

Наглядно это можно было наблюдать в ситуации с выделением 42500 тенге в качестве государственной меры социальной поддержки для почти 3,5 млн казахстанцев в связи с назревающим социально-экономическим кризисом в стране. Решение приняли и публично озвучили, а инфраструктуру для быстрой и качественной реализации поставленной задачи, как обычно, не подготовили, что лишь спровоцировало новую волну недовольства в стране. Здесь можно вспомнить книгу «Стратегии тоже нужна стратегия» партнеров The Boston Consulting Group Мартина Ривза, Кнута Хаанеса и Джанмеджая Синха, сделавших акцент на одном из опасных мест любой классической стратегии управления, характерной для многих неэффективных систем госуправления, которая часто лишь формально опирается на анализ, планирование и выполнение. Это когда «...стратегические процедуры могут начать выполняться механически, превратиться в ритуал или стать чрезмерно сложными. Соблюдение заранее определенных процедур или применение известных методик быстро может подменить собой поиск по-настоящему новых решений».

Кризисы в Казахстане, вызванные разными внутренними или внешними факторами, будут возникать постоянно. И поэтому отсутствие качественного сценарного планирования, эффективного государственного антикризисного менеджмента на всех уровнях, как показала ситуация с коронавирусом, лишь провоцирует рост протестных настроений. Можно вспомнить, как в 2013 году Назарбаев заявил, что на борьбу с мировым финансовым кризисом Казахстан выделил $10 млрд. Однако деньги, по его словам, исчезли в «неизвестном» направлении. Хотя это направление явно было известно тем, кто эти деньги распределял. Касым-Жомарт Токаев также объявил о выделении $10 млрд на борьбу с текущим кризисом. Вообще наблюдается странная любовь у наших властей именно к этой цифре. Но самое главное, чтобы к концу 2020 года Токаев также не заявил о том, что эти $10 млрд исчезли в «неизвестном» направлении.

В нормальных политических условиях контроль над их расходованием взял бы на себя нефейковый парламент, легальная, не фейковая оппозиция, многочисленные НПО, зубастые СМИ и еще целая армия смотрящих. Но схема псевдоконтроля осталась классической: сам себе выделяю и сам себя «контролирую». В результате номеклатурных лис поставили охранять новый денежный курятник. Было заявлено о поддержке самозанятых, безработных, МСБ и других секторов экономики. Но если выделенные $10 млрд снова исчезнут в «неизвестном» направлении и туда же уйдут дополнительные вливания из Нацфонда, что спровоцирует рост безработицы и падение уровня жизни, то 2020 и 2021 годы по уровню протестности в обществе сравняются с 2019 годом.

Новые бедные

Падение цен на нефть уже привело к девальвации национальной валюты, к росту цен, к увеличению инфляции, к стагнации многих секторов экономики и росту безработицы. Коронавирус лишь увеличил кумулятивный кризисный эффект. И даже разовые 42500 тенге на самом деле только отсрочат финансовый кризис во многих семьях, но не ликвидируют его. В Казахстане большинство населения традиционно не имеет сбережений, а, следовательно, запаса прочности на черный день. Так было до коронавируса и до низких цен на нефть. Так будет и после. Для многих такая ситуация является перманентной.

Это значит, что после эпидемии, при сохранении высокого уровня безработицы и медленного восстановления экономики, многим придется снова влезать в долги и брать кредиты, чтобы просто прокормить свои семьи. То есть попытка государства решить текущую проблему с отсрочкой по действующим кредитам в условиях кризисной ситуации не учитывает то, что закредитованность населения – это не столько издержки психологии общества потребления. Она имеет гораздо более глубокие корни в сложившейся социальной структуре общества, где для многих казахстанцев небольшой заём или кредит до зарплаты - часть стратегии их выживания.

И после коронавируса появятся новые бедные из числа тех, кто когда-то входил в средний класс или не успел в него войти, упав на социальную ступень ниже, как это было со многими после финансово-экономического кризиса 2008-2009.

Нецифровой Казахстан

Карантин выявил провал программы «Цифровой Казахстан», несмотря на многомиллиардный бюджет, брошенный на цифровизацию всей страны. В декабре прошлого года премьер-министр РК Аскар Мамин сообщил, что в 2018-2019 почти 55 млрд тенге потратили из республиканского бюджета на реализацию этой государственной программы. Как он тогда громогласно заявил, «значительные успехи достигнуты во внедрении цифровых технологий в сферы оказания государственных услуг, образования, здравоохранения, финансовый, транспортный и горно-металлургический сектора, что позволило Казахстану улучшить позиции в актуальных мировых рейтингах».

Но коронавирус, загнавший людей по домам, показал количество цифровой лапши на ушах. Слабый интернет, приводящий к срывам сети и зависаниям, нанес удар по попытке начать дистанционное образование для казахстанских детей, а сайт «Электронного правительства» завалился на бок от массового наплыва желающих получить обещанные 42500 тенге. Как видно, блокировать интернет у нас научились лучше, чем его развивать. Неудивительно, что стали звучать требования проверить программу «Цифровой Казахстан» на коррупционные риски.

Если исходить из того, что риск появления новых пандемий будет расти в будущем, программа «Цифровой Казахстан» должна превратиться в одно из ключевых направлений деятельности правительства. И не для галочки, а с точки зрения формирования новой структуры экономики, нового рынка труда с акцентом на дистанционную форму работы, потребность в которой будет расти.

Как правильно отмечают некоторые эксперты, коронавирус скорее всего еще больше ускорит развитие цифровых технологий, в том числе в бытовой жизни людей, а также в отношениях граждан с государственными структурами и бизнесом, что также вызовет потребность в создании соответствующей инфраструктуры и подготовке специалистов во многих странах мира, где до пандемии этот процесс шел медленно. Естественно, это также будет требовать повышение качества обеспечения безопасности цифровой инфраструктуры Казахстана от любых хакерских кибератак, количество которых будет расти по мере роста зависимости страны от функционирования этой инфраструктуры.

Короткая память

Есть риск, что даже после всех этих катаклизмов со стороны государства будет соблазн забыть болезненный опыт, заместив его надеждой, что это уже никогда не повторится. «Короткая память» - вот одна из наших проблем.

В результате одним из форс-мажорных «черных лебедей» является человек с «короткой памятью», который может находиться на любой ступени социальной иерархии, от тех, кто обладает властью, до тех, кто им подчиняется.

«Короткая память» заставит многих людей чуть позже также забыть о том, что хорошо мыть руки надо не только во время пандемии.

«Короткая память» будет и дальше толкать многих в финансовые пирамиды.

«Короткая память» будет приводить к надуванию новых глобальных финансово-экономических мыльных пузырей.

«Короткая память» снова рискует толкнуть Казахстан в ловушку «проклятия ресурсов», как только цены на эти ресурсы вдруг начнут расти.

Поэтому тяжело будет научиться учиться на своих ошибках, пока многие являются заложниками «короткой памяти», которую также подпитывает увеличивающийся информационный шум, часто отвлекающий от важных и ключевых проблем в сторону конъюнктуры и хайпа. И после эпидемии власть должна четко уяснить себе, что опасно не только экономить на здравоохранении, так как ни армии, ни банки, ни бизнес не будут на первой линии войны с вирусами. Категорически нельзя экономить на образовании и культуре, так как в кризисных ситуациях невежество провоцирует распространение не только болезней, а также инфовирусов. И глупо экономить на научных исследованиях, потому что они могут увидеть будущие угрозы и предложить превентивные антикризисные меры, напоминая о прошлых бедах, которые часто игнорируют многие политики.