Долгое время считалось, что в Центральной Азии у Китая с Россией есть некое разделение труда: Пекин занимается экономикой, Москва – военными вопросами, пишет автор. Но теперь эта позиция не согласуется с амбициями Поднебесной, и она пытается решать все проблемы собственными силами. Значит ли это, что Китай пытается вытеснить Россию из региона?

Китай меняет тактику в Центральной Азии. Вместо того чтобы полагаться на местных силовиков или на Россию, он пытается решить проблемы собственными силами. От помощи местных властей, конечно, никто не отказывается, но в целом Пекин теперь проводит такую линию, чтобы иметь возможность решать проблемы с безопасностью в Центральной Азии по собственному усмотрению

Долгое время анализ политики Китая в Центральной Азии исходил из ошибочного предположения, что между ним и Россией в регионе существует некое разделение труда. Мол, Пекин занимается исключительно экономикой, а военные вопросы доверяет Москве. Однако такие представления плохо согласуются с имиджем сильного Китая, который в последние годы все активнее выстраивает Си Цзиньпин. Пекин стал вмешиваться в вопросы безопасности в Центральной Азии не вчера, но сейчас его вмешательство выходит на качественно новый уровень.

Кабульский инцидент

Яркий пример того, что делает Китай с региональной безопасностью и к каким проблемам это приводит, — недавний эпизод в Кабуле. Дело было в декабре 2020-го, и об этом рассказали только индийские СМИ. Национальный директорат безопасности Афганистана (аналог российской ФСБ) арестовал около десяти китайцев в разных районах столицы. Афганские власти обвинили их в том, что они пытались наладить контакты с экстремистскими группировками.

Многие детали случившегося остаются неподтвержденными, но, судя по всему, китайские спецслужбы пытались создать фальшивую экстремистскую ячейку, чтобы заманить в Афганистан уйгурских активистов из Китая, которые создают Пекину проблемы. После неловкой ситуации с арестом китайских агентов вывезли частным бортом в Пекин.

Про эту историю писали только индийские СМИ — вероятно, афганские спецслужбы сами слили информацию, чтобы поставить Пекин в неудобное положение и привлечь внимание к его незаконным действиям в Афганистане. Китай никак не отреагировал на произошедшее, а афганские власти публично все опровергли.

Инцидент выглядит довольно странно еще и потому, что Афганистан всегда официально поддерживал Китай в борьбе с уйгурскими группировками, потому что сам с ними борется из-за их связей с талибами (члены Талибана — террористической организации, запрещенной в РФ, прим. ред.) и «Аль-Каидой» (террористическая организация, запрещена в РФ, прим. ред.).

Тем не менее, если в общих чертах все было так, как описано, это значит, что амбиции китайских спецслужб вышли на новый уровень. До сих пор считалось, что в Афганистане китайские спецслужбы заняты тем, чтобы не дать местным угрозам перекинуться в Китай. Благодаря китайским инвестициям Таджикистан усилил посты на границе с Афганистаном, Пакистан укрепил свои погранвойска в районе Гилгит-Балтистан, а афганская армия строит базу рядом с входом в Ваханский коридор, который связывает Китай с Афганистаном.

Народная вооруженная милиция Китая (武警) даже обзавелась собственными контртеррористическими базами в Таджикистане и, по слухам, Афганистане. Все это трудно назвать агрессивной военной экспансией китайцев в регионе. Скорее наоборот, такие действия Пекина направлены на то, чтобы не дать афганским проблемам и угрозам перекинуться через границу в соседние страны и Китай в том числе.

Решения на местах

Однако кабульский инцидент показывает, что Китай теперь стремится не только остановить угрозы на своей границе, но и разобраться с источником проблем на месте. Одновременно все больше китайских частных охранных компаний стали появляться в Центральной Азии — это противоречит местному законодательству, но под давлением Пекина местные власти смирились с их присутствием.

Китай ведет себя все напористее и в других вопросах. В прошлом году на первой встрече с новым министром иностранных дел Киргизии Русланом Казахбаевым посол Китая в Бишкеке Ду Дэвэнь (杜德文) заявила, что обеспечение безопасности китайских граждан и компаний должно быть приоритетом для киргизских властей. Обычно стенограммы таких встреч очень сдержанные, но в этой подчеркивалась не только жалоба посла, но и смиренный ответ министра.

Примечательно, что вопросами безопасности в Центральной Азии с китайской стороны занимается не армия, а милиция. Именно она, по сообщениям СМИ, укрепляет погранпосты в Таджикистане и патрулирует границы совместно с афганскими и таджикскими силами.

Китайская милиция также договорилась проводить совместное патрулирование в Казахстане, Киргизии и Узбекистане. В декабре 2018 года женский отряд элитного подразделения китайской милиции «Ловчий сокол» организовал подготовительные курсы для своих узбекских коллег, а в августе 2019-го в Урумчи прошли совместные антитеррористические учения китайских и киргизских спецназовцев.

Судя по тому, что сотрудничеством со странами Центральной Азии занимается прежде всего китайская милиция, в Китае считают, что центральноазиатская безопасность напрямую связана с внутренними проблемами страны. Ведь милиция — это не армия, она занимается внутренними делами. Так что такой подход вызывает немало вопросов относительно того, как Китай собирается решать проблемы с безопасностью в соседних странах.

Смена курса

Пекин также использует Центральную Азию для борьбы с уйгурским подпольем. В 2019 году всплыла история о том, как Турция арестовала группу уйгуров и экстрадировала их в Китай через Таджикистан. При этом арестованным вручили таджикские паспорта, чтобы перевести их через границы без лишнего шума.

Руководство других стран Центральной Азии тоже сотрудничает с Пекином в вопросах безопасности. Это видно, например, по тому, как в Казахстане власти подавляют антикитайские протесты.

В каком-то смысле все это не новость. Уйгуры Центральной Азии — давняя головная боль для Пекина. Когда в 2001 году была основана Шанхайская организация сотрудничества, одной из ее главных целей была борьба с «тремя силами зла» (терроризм, экстремизм и сепаратизм). Еще раньше, в 1994 году, во время своего знаменитого турне по региону, из которого потом выросла идея «Одного пояса — одного пути», тогдашний глава Госсовета КНР Ли Пэн (李鹏) на каждом шагу говорил об уйгурской проблеме.

Позже ходили слухи, что Китай преследовал уйгуров в Центральной Азии, а местные власти душили любые попытки беглых уйгурских активистов собраться в сообщества. Периодические атаки на китайских бизнесменов и чиновников в Бишкеке напоминали Пекину о рисках, существующих в регионе. Но в ответ Китай лишь требовал от местных властей больших гарантий безопасности для своих граждан и заставлял центральноазиатские власти преследовать тех, кто ему не нравился.

Теперь Китай, судя по всему, меняет тактику. Вместо того чтобы полагаться на местных силовиков или на Россию, он пытается решить проблемы собственными силами. От помощи местных властей, конечно, никто не отказывается, но в целом Пекин теперь проводит такую линию, чтобы иметь возможность решать проблемы с безопасностью в Центральной Азии по собственному усмотрению.

Влияния Китаю в регионе добавляет еще и то, что службы безопасности стран Центральной Азии в больших объемах закупают китайское технологическое оборудование и на его основе строят свою IT-инфраструктуру.

Китай наращивает влияние в сфере безопасности Центральной Азии не для того, чтобы вытеснить оттуда Россию. Тут нет ничего общего с «Большой игрой» времен российско-британской конкуренции за регион. Скорее Китай просто стремится лучше защитить свои интересы, в чем нет ничего удивительного.

Однако нельзя не отметить, что речь идет о серьезной перемене в политике страны, которая на словах всегда поддерживала самостоятельность местных властей и заявляла о своем невмешательстве во внутренние дела региона. Теперь, наоборот, Китай вмешивается в них все активнее.

Публикация подготовлена в рамках проекта «Российско-китайская антанта», реализуемого при поддержке Министерства иностранных дел и по делам Содружества (Великобритания)

Eurasianet (США): Китай меняет стратегию в Центральной Азии

Пекин сменил проводимый им в Центральной Азии экономический курс: он теперь меньше инвестирует в крупные инфраструктурные проекты и распределяет риски. Дороги, трубопроводы и угольные электростанции уже не так актуальны.

Пекин сменил курс. Теперь он редко финансирует крупные инфраструктурные проекты в Центральной Азии. Вместо этого КНР переключилась на производство: автобусный завод тут, цементный завод там. Если Пекин все же предоставляет ссуду, то по-прежнему делает это через свои заточенные под политические приоритеты банки (Китайский банк развития и Эксимбанк КНР), но желательно после того, как под инициативу предоставят софинансирование местные партнеры или другие страны.

У перехода на новый курс, который стал прослеживаться в последние два-три года, две движущие силы. Во-первых, государства-получатели хотят видеть проекты, которые позволяют создать рабочие места и наращивать экспорт и промышленный потенциал. Во-вторых, китайские политические банки, которые традиционно финансировали инфраструктурные проекты, теперь предпочитают распределять свои риски. Но в каждой из стран Центральной Азии ситуация развивается по-своему.

Казахстан

Первая волна китайских инвестиций в Казахстан — в период с 2007 по 2013 год — была сосредоточена в основном на добыче углеводородов и строительстве трубопроводов для экспорта нефти и газа из Центральной Азии в КНР.

Между тем в последние три-четыре года инвестиции стали более диверсифицированными. Их часто называют «наращиванием промышленного потенциала».

Правительство Казахстана на протяжении многих лет тесно сотрудничает с Пекином, в приоритете — совместные проекты развития. Список за 2019 год включает самый широкий круг проектов, от химического машиностроения и строительства до сельского хозяйства и инфраструктуры.

Многие проекты являются инвестициями, в основном за счет средств китайского бизнеса и без каких-либо обязательств со стороны Нур-Султана. В их число входят новый китайско-казахстанский цементный завод с проектной производительностью 2500 тонн цементного клинкера в сутки; стекольный завод Orda Glass; и строящийся новый автобусный завод Yutong в Карагандинской области. Сфера производства сейчас является основным направлением экономической активности Китая в Казахстане.

Тем временем Нур-Султан постепенно погашает кредиты. Государственный долг сокращается, а инвестиции растут. Китайский банк развития продолжает предоставлять ссуды казахстанским государственным предприятиям, но теперь старается при этом привлечь и местные источники финансирования. Одним из примеров является завод по производству полипропилена стоимостью 2,6 миллиарда долларов, который сейчас строится в Атырау и финансируется дочерней компанией одного из казахстанских государственных фондов национального благосостояния. Компания заняла 2 миллиарда долларов у Китайского банка развития, а оставшуюся сумму выделила из собственных средств. После запуска завода, строительство которого поручено китайской компании China National Chemical Engineering Co., управлять им будет госкомпания КазМунайГаз (контрольный пакет акций которой принадлежит тому же суверенному фонду).

Китайские фирмы теперь также более успешно конкурируют за контракты на проекты, осуществляемые в Казахстане за счет европейского финансирования, включая солнечные и ветряные электростанции.

Узбекистан

Узбекистан стремится — за счет китайского финансирования — превратиться в лидера в сфере производства, а также переработки углеводородов.

Ташкент не публикует статистические данные о прямых иностранных инвестициях и внешних заимствованиях с разбивкой по странам происхождения средств. Но Министерство инвестиций и внешней торговли утверждает, что за период с 2018 по 2019 год общий объем прямых иностранных инвестиций вырос в 3,2 раза с 2,9 до 9,3 миллиарда долларов, на фоне большей открытости страны для международного бизнеса после смерти президента Ислама Каримова.

По сообщениям, Китайский банк развития пообещал внести 1 миллиард долларов в рамках международного консорциума, который предоставит 2,3 миллиарда долларов из необходимых 3,6 миллиарда на строительство завода по производству синтетического жидкого топлива. Данный проект — в рамках которого Китай является лишь одним из источников финансирования наряду с Южной Кореей, Японией и Европой — призван способствовать достижению Узбекистаном цели превратиться из экспортера углеводородного сырья в страну, способную обрабатывать это сырье, производя товары с добавленной стоимостью.

Кроме того, Ташкент подписал соглашение на 1 миллиард долларов с китайской государственной инвестиционной корпорацией CITIC Group и компанией Huawei о создании цифровой инфраструктуры для внутреннего использования. Согласно плану, первые 300 миллионов долларов пойдут на строительство завода по производству оборудования для наблюдения. Если проект будет реализован, Узбекистан превратится из импортера в производителя технологического оборудования.

Помимо этого, с 2016 года Китай потратил более 250 миллионов долларов на текстильные предприятия в Узбекистане, и выделил еще 130 миллионов долларов для этой отрасли. Китайские партнеры также построили в Узбекистане цементные заводы. Как и в случае с Казахстаном, сфера производства сейчас является основным направлением экономической активности Китая в Узбекистане.

Узбекистан — единственная страна в Центральной Азии, долг которой перед КНР, возможно, растет (за исключением, пожалуй, Туркменистана, но там ситуация настолько непрозрачна, что ни один внешний наблюдатель не знает истинных размеров долговой нагрузки Ашгабата). До смерти Каримова в конце 2016 года Узбекистан занимал за границей лишь небольшие суммы. Тем временем в 2017-2019 годах Эксимбанк, по сообщениям, выделил 144 миллиона долларов на строительство новых гидроэлектростанций, и планирует предоставить дополнительные средства. Китайский банк развития также, как сообщается, профинансировал покупку компанией «Узбекские авиалинии» трех самолетов Boeing 787-8 Dreamliner на сумму 309 миллионов долларов в начале этого года.

Таджикистан

В последние пять лет Китай перестал предоставлять правительству Таджикистана крупные кредиты.

Но хотя официальный Пекин «жмет на тормоз», китайские фирмы неуклонно продолжают наращивать инвестиции (иногда в форме совместных предприятий) в горнодобывающую промышленность, производство цемента, текстильную отрасль и сельское хозяйство. В отличие от кредитов Эксимбанка, таджикское правительство не обязано возвращать эти деньги. В рамках совместных предприятий китайские партнеры, как правило, обеспечивают большую часть капиталовложений, а таджикская сторона предоставляет землю и берет на себя получение разрешений от регулирующих органов. Правительство Таджикистана нередко предоставляет в этих случаях налоговые льготы или бесплатную землю.

В отдельных секторах за счет китайских инвесторов удалось значительно нарастить экспорт. Например, если в 2012 году добыча золота составляла 2,4 тонны, то 2019-м — уже 8,1 тонны, причем 70 процентов этого объема, по сообщениям, добыло всего одно китайско-таджикское совместное предприятие. Еще пример: в 2013 году Таджикистан произвел всего 30 тысяч тонн цемента, и импортировал около 3 миллионов тонн, а в 2018 году производство взлетело до 3,8 миллиона тонны, и страна даже отправила 1,4 миллиона тонн на экспорт. Практически весь этот цемент произвели китайские фирмы. Одна принадлежащая китайским инвесторам текстильная фирма утверждает, что является крупнейшим экспортером в Таджикистане по доходам в иностранной валюте. Производство серебра также увеличилось на 17 процентов в 2019 году.

Но небольшие размеры таджикского рынка и неблагоприятные условия для ведения бизнеса затрудняют реализацию крупных проектов.

На протяжении последних лет ряд китайских инвесторов заявляли о планах модернизировать алюминиевый завод ТАЛКО, крупнейший промышленный актив Таджикистана. Построенный еще в советские времена завод, потребляющий до 40 процентов всей генерируемой в стране электроэнергии, остро нуждается в модернизации. Власти внесли изменения в законодательство, разрешив иностранцам владеть акциями ТАЛКО, но предприятие остается под контролем семьи президента Эмомали Рахмона, и правительство хранит все условия соглашений (если они вообще существуют) в секрете.

Но есть одно исключение, где Таджикистану могут выставить счет. Речь о таджикском участке газопровода из Туркмении в Китай, так называемой линии D стоимостью 3,2 миллиарда долларов, соглашение о строительстве которой было достигнуто в 2013 году. Согласно данному соглашению, за функционирование этой ветки газопровода будет отвечать совместное предприятие государственной компании Таджиктрансгаз и Национальной нефтяной корпорации Китая. Если проект обернется убытками, таджикской стороне, возможно, придется погасить часть долга. С экономической точки зрения, линия D сейчас представляется менее целесообразной, чем во времена, когда было предложено ее построить, и работы по ее строительству двигаются медленно.

В случае реализации проектов по переоборудованию ТАЛКО или запуску линии D, китайская сторона будет владеть крупными паями в проектах, обеспечивающих значительную долю доходов таджикского бюджета.

Киргизия

Киргизия тоже стала брать меньше межгосударственных кредитов у Китая, но в данном случае это произошло из-за обеспокоенности киргизского правительства по поводу долгового бремени. Но, как и в случае с Таджикистаном, в страну течет постоянный поток частных инвестиций из КНР, за которые правительство Киргизии не несет никакой ответственности.

Крупные инвестиции поступают в нефтепереработку и добычу золота. Но приток капитала тормозится недоверием общества по отношению к иностранному бизнесу, особенно китайскому. В Киргизии крупные инвестиции сталкиваются с протестами, которые заканчиваются сворачиванием проектов, включая отмену в начале этого года инициативы по строительству логистического центра стоимостью 275 миллионов долларов.

Еще больше предпринимателей напугало то, что во время политических потрясений в Киргизии в прошлом месяце местные протестующие захватили китайские шахты. Это создаст трудности для нового президента в деле привлечения иностранных инвестиций. Китайские инвесторы в Киргизии и Таджикистане — это, как правило, компании, для которых это первый опыт инвестирования за границей и которые ищут рынки с низкой конкуренцией. Фотографии объятого пламенем только что построенного горно-обогатительного комбината в горах Киргизии вряд ли повысят уровень доверия и уверенности иностранных инвесторов.

Дирк ван дер Клей — научный сотрудник Школы регулирования и глобального управления и Колледжа национальной безопасности Австралийского национального университета. Его исследование в частности финансировалось Программой грантов в области стратегической политики Министерства обороны Австралии. Выраженные в данной статье взгляды являются его собственными и могут не совпадать с позицией министерства обороны Австралии.