Большинство стран развивающегося мира обоснованно обеспокоены бесчисленными случаями нарушения конфиденциальности данных со стороны крупнейших технологических компаний, и поэтому они требуют – и добиваются – «права на забвение» для частных лиц. Но в мире многие задаются совершенно иным вопросом: а как насчёт «права быть увиденным»?

Просто спросите у миллиарда человек, не имеющих доступа к услугам, которые мы считаем чем-то само собой разумеющимся (банковский счёт, документы о собственности на жильё или даже номер мобильного телефона), потому что у них нет документов, подтверждающих личность, и поэтому они не могут доказать, кто они такие. По сути, они являются невидимыми из-за плохого качества данных.

Возможность пользоваться многими из наших фундаментальных прав и привилегий, например, правом голосовать, водить машину, владеть недвижимостью или путешествовать за рубеж, зависит от решений крупных административных ведомств, которые опираются на стандартизированную информацию для определения, кому какие права полагаются. Например, для получения паспорта обычно надо представить свидетельство о рождении. А если у вас нет свидетельства о рождении? Для открытия банковского счёта надо подтвердить своё место жительства. А если у вашего дома нет адреса?

Неспособность предоставить такую элементарную информацию становится барьером на пути к стабильности, процветанию и новым возможностям. «Невидимые люди» оказываются отрезаны от формальной экономики, они не имеют возможности участвовать в выборах, путешествовать или получать доступ к медицинским и образовательным услугам. И проблема не в том, что они этого не заслуживают или не соответствуют требованиям, а в том, что у них просто нет необходимых данных.

В этой ситуации обильные цифровые данные, которые собирают наши смартфоны и другие сенсоры, могли бы стать мощным инструментом общественного блага (при условии, конечно, что понимаются связанные с ними риски). Электронные гаджеты сегодня играют центральную роль в социальной и экономической жизни, формируя «цифровой след» наших данных, которые служат сырьём для «капитализма отслеживания» (или «надзорного капитализма»), как его называет Шошана Зубофф из Гарварда. История изменений нашего местоположения, собранная Google, точно показывает, где мы живём и работаем. Переписка по электронной почте демонстрирует наши социальные связи. И даже по нашей манере держать смартфон можно диагностировать болезнь Паркинсона на ранней стадии.

А почему бы гражданам не начать использовать огромные возможности этих данных для самих себя – для того, чтобы стать видимыми для административных контролёров и получить доступ к тем правам и привилегиям, которые им полагаются? Их виртуальный след можно было бы конвертировать в доказательство физических фактов.

Такое уже происходит. В Индии жители трущоб используют данные о местоположении, фиксируемые смартфонами, для того чтобы впервые отметиться на городских картах и зарегистрировать свой адрес, который затем они могут использовать для получения почты и для регистрации с целью получения государственного удостоверения личности. В Танзании граждане используют историю мобильных платежей для получения кредитных рейтингов и доступа к более традиционным финансовым услугам. А в Европе и США водители Uber борются за доступ к данным о своих поездках, чтобы добиться льгот от работодателя.

Но сделать можно было бы намного больше. Например, когда ураган разрушает дома, жертвы подобных катастроф часто не могут претендовать на помощь в рамках программ содействия восстановлению, потому что не могут доказать, что были владельцами или жителями этих домов. Но они могли бы использовать историю своего местоположения, собранную Google, чтобы доказать властям, что на протяжении последних пяти лет они спали на том же самом месте, где когда-то стоял их дом. Они могли бы представить историю платежей, совершённых с помощью мобильного телефона, чтобы доказать, что оплатили новую крышу на своём доме или строительство забора вокруг участка. Или они могли бы представить фотографии с геотегами в Facebook, на которых видно, что они с семьей сидят в гостиной своего дома.

По отдельности ни один из этих видов данных не является решающим, но вместе они составляют богатую картину доказательств. В тех местах, где не существует никаких альтернативных гражданских реестров или где эти реестры были уничтожены в ходе конфликтов или из-за катастроф, наличие таких цифровых доказательств может изменить жизнь людей.

Возникает, конечно, важнейший вопрос: как сбалансировать риски слежки со стороны государства и потенциал технологий с точки зрения предоставления услуг и защиты фундаментальных прав? Если говорить упрощённо, те, кто хотел бы воспользоваться своими данными для блага, не хотели бы при этом жертвовать конфиденциальностью личной жизни. Они хотят иметь возможность контролировать этот баланс самостоятельно, а не отдаваться на милость корпоративных гигантов и государственных ведомств.

По крайней мере, отчасти решением может стать предоставление людям права использовать собственные данные для доказательства важнейших фактов о себе самих, а также для отстаивания своих интересов и достижения собственных целей. Такой подход снизу вверх радикально меняет традиционную властную структуру, позволяющую правительствам и коммерческим организациям собирать огромные массивы данных в собственных целях. Он выравнивает игровое поле.

Как отмечает Центр инноваций в области данных, «чтобы воспользоваться преимуществами [инноваций на основе данных], частным лицам необходимо предоставить доступ к высококачественным данным о самих себе и своих сообществах». Это совершенно верно, и это позволяет решить проблему недостатка данных, а также социального и экономического неравенства, возникающего из-за отсутствия системы сбора или использования данных об определённых группах населения. Однако нам следует сделать шаг ещё дальше: у частных лиц должна быть возможность получать точные данные о себе самих и использовать эти данные для достижения собственных целей.

Защитники конфиденциальности данных ведут важную работу, добиваясь, чтобы граждане могли контролировать, кто использует их данные, для каких целей и при каких обстоятельствах. Благодаря этим усилиям, мы можем сказать «нет» слежке и неоправданной публичности нашей частной жизни. Но давайте предоставим сообществам ещё и возможность сказать «да» использованию их данных таким образом, как они считают нужным, и получать от этого пользу.

Почему защита данных – это социальная защита

На протяжении последних десятилетий программы социальной помощи во всём мире были расширены до такой степени, что сейчас они охватывают более 2,5 млрд человек, обычно наиболее бедных и уязвимых. Однако сейчас нарастают требования применять биометрические технологии для подтверждения личности получателей социальной помощи, а также интегрировать различные информационные системы (от записей актов гражданского состояния до баз данных правоохранительных органов), а это означает, что системы социальной защиты могут создавать новые риски для тех, кто от них зависит

Фото: pixabay.com

Частные компании, агентства финансовой помощи и Всемирный банк доказывают, что применение биометрических инструментов, таких как сканирование радужной оболочки глаза и отпечатков пальцев или распознавание лиц и голоса, наряду с интеграцией баз данных, позволит повышать эффективность, бороться с мошенничеством и снижать затраты. И, похоже, что многие правительства удалось в этом убедить.

Доступная систематическая информация о применении биометрических технологий в программах социальной помощи отсутствует, однако обзор некоторых флагманских программ позволяет сделать вывод, что их применение расширяется. В ЮАР 17,2 миллиона получателей социальных грантов выдаются биометрические смарт-карты. В Мексике 55,6 млн участников программы Seguro Popular (государственное медицинское страхование для беднейших граждан) обязаны предоставлять свои биометрические данные властям.

Крупнейшая в мире биометрическая база данных – Aadhaar – создана в Индии. Поскольку участие в Aadhaar является обязательным условием доступа к некоторым социальным программам, 95% из 1,25 млрд жителей страны уже зарегистрировались в ней. Предоставления биометрических данных для получения социальных льгот требуют также в Ботсване, Габоне, Кении, Намибии, Пакистане, Парагвае и Перу.

Биометрические данные, хранимые в единой базе данных программ социальной защиты, можно легко связать с другими системами с помощью общих идентификаторов. Это могут быть системы, которые даже не имеют никакого отношения к социальной защите, например, базы правоохранительных органов или для коммерческого маркетинга. В большинстве стран Европы подобная интеграция баз данных запрещена, поскольку она создаёт угрозу конфиденциальности частной жизни и защите персональных данных. Причина в том, что программы социальной поддержки обрабатывают значительные объёмы данных, в том числе деликатную информацию о личных активах, состоянии здоровья, инвалидности и так далее.

Во многих развивающихся странах, которые сейчас расширяют программы социальной защиты и биометрической идентификации, механизмы защиты персональных данных недостаточно развиты. Однако финансовые спонсоры и государственные власти зачастую выступают за максимально возможную интеграцию баз данных, причём как государственных, так и частных структур. Например, в Нигерии, которая собирается выпустить 100 млн биометрических электронных карт удостоверений личности, Национальная база данных удостоверений личности (NID) связана с другими базами данных, в том числе правоохранительных органов.

Требования делиться деликатными данными систем социальной защиты, в том числе биометрическими идентификаторами, с правоохранительными органами (как внутри страны, так и на международном уровне) подкрепляются озабоченностью по поводу терроризма и миграции. Однако такие требования ставят под угрозу не только базовое право на конфиденциальность, но и гражданские свободы. Кроме того, существуют риски раскрытия данных по халатности или неавторизованного доступа к ним третьих лиц, включая киберпреступников и хакеров. В результате пользователи систем социальной защиты легко могут стать жертвой стигматизации, вымогательства и шантажа.

Помимо этого, существует вероятность, что доступ к деликатным данным систем социальной защиты, включая биометрическую информацию, может быть предоставлен или продан частным компаниям. Органы социальной защиты и частные компании, подобные MasterCard или Visa, часто заключают коммерческие соглашения о выпуске смарт-карт для программ социальной помощи или об организации приёма этих карт магазинами и другими предприятиями бизнеса. Например, в ЮАР биометрическая карта социальной помощи является картой MasterCard.

Хуже того, подобные соглашения (их содержание часто не разглашается), как правило, не предусматривают механизмов компенсаций в случае злоупотреблений или неправомерного использования информации. Между тем, как показывают сообщения прессы, подобные риски весьма серьёзны. Например, в Чили медицинские карты миллионов пациентов, включая больных ВИЧ и женщин, которые подверглись сексуальному насилию, находились в открытом доступе почти год.

В ЮАР частные компании использовали информацию о миллионах получателей социальной помощи для увеличения корпоративных прибылей в ущерб интересам этих получателей. В Индии одна из газет сообщила, что её репортёры сумели получить неограниченный доступ к базе данных Aadhaar. А в одном из докладов были задокументированы случаи появления номеров Aadhaar вместе с деликатной  финансовой информацией в открытом доступе на государственных веб-сайтах.

Угроза для получателей социальной помощи не исчезает даже тогда, когда их данные доступны лишь государственным ведомствам. Как пишет политолог Вирджиния Юбэнкс, в США автоматизированная система принятия решений при предоставлении социальных пособий даёт возможность властям «составлять профили, контролировать и наказывать бедняков».

По мере дальнейшего развития технологий эти угрозы будут лишь возрастать. Например, технология распознавания лиц способна дать властям возможность идентификации протестующих, которые получают социальные льготы, благодаря цифровым фотографиям, которые они обязаны представить в обмен на доступ к этим льготам. На Мальте сейчас рассматривается идея использовать камеры видеонаблюдения с программой распознавания лиц для предотвращения «антисоциального поведения».

Игнорирование вопросов конфиденциальности и защиты данных в программах социальной помощи не должно удивлять. Эти программы призваны помогать наиболее уязвимым группам населения, то есть людям, которые уже не могут полноценно защищать свои права. Их стигма, а также предвзятое, негативное отношение к беднякам часто мешают другим, более привилегированным членам общества признавать данные риски, а уж тем более защищать интересы получателей социальной помощи. Многие, похоже, думают так: если вам предоставляют «бесплатные» льготы, вы не можете требовать никакой конфиденциальности.

Программы социальной защиты призваны делать ровно то, что предполагает их название: защищать те сегменты общества, которые испытывают наибольшую нужду. Требование, чтобы эти люди, по сути, отказались от своего права на конфиденциальность и на защиту данных, означает нечто прямо противоположное.

Уже одно это должно стать достаточной причиной, чтобы добиваться принятия адекватных правовых норм, создавать хорошо обеспеченные ресурсами органы по защите данных, а также – в качестве последней линии обороны – независимости судебной системы и СМИ. Но если людям нужны более сильные стимулы, им всегда может стать их личный интерес: угрозы, с которыми сегодня сталкиваются наиболее уязвимые и находящиеся в наименее выгодном положении люди, завтра вполне могут стать реальностью для намного более широких сегментов общества.